Александр Прозоров - Духи реки

— Из-под камня выдернула! — сообразил паренёк и со всей силы рванул нить к себе. Снасть тут же натянулась, аж задрожала, палец отозвался болью. Испугавшись, что леса не выдержит, юный охотник сделал несколько шагов к воде, для надёжности подмотал нить через ладонь и плавно, без опасных рывков, потянул на себя.

На той стороне нити кто-то упруго метался, приплясывал, но сил сопротивляться человеку у него всё-таки не хватало, и снасть медленно, но верно вытягивала жертву к берегу. Вскоре Пыхтун увидел скачущего по мелководью крупного сазана, двинулся ему навстречу, не ослабляя натяжения лесы. Оказавшись рядом, упал сверху, прижал ко дну коленями, крепко взялся за жабры и обеими руками вынес на воздух.

— Попался! Всё, наплавался. Теперь пошли, со Снежаной познакомлю.

Продолжать ловлю не имело смысла. Распорку рыба всегда заглатывает глубоко, и вынуть её, не разрезая брюха, почти невозможно. К тому же больше добычи и не требовалось. И одного сазана им с девочкой должно хватить на целый день.

Первой жертвой силков всегда оказывается охотник. Поставил — ходи, проверяй. И потому, несмотря на противную погоду и на то, что еда дома имелась, на рассвете Пыхтун снова отправился в осинник. В этот раз он, в надежде найти что-нибудь новое, выбрал нехоженый путь, и был вознаграждён густыми зарослями мяты — травки, полезной и на охоте, и для приготовления пищи. Но главный подарок от духов леса ждал его у ловушки: в одном из силков запутался настоящий, взрослый олень! Может, и не самый крупный — но размерами и весом он мало уступал самому охотнику.

— Да-а-а!!! — радостно заорал затянутому тучами небу Пыхтун, теперь ничуть не опасаясь спугнуть окрестную дичь. Ведь его нынешней добычи должно хватить на много, много дней.

Олень был столь тяжёл, что нести его пришлось на плечах, делая частые остановки, чтобы отдохнуть. Зато, когда он кинул добычу к ногам спутницы, Снежана просто онемела:

— Вот это да-а! Как ты смог? Голыми руками?!

— Я же говорил, со мной не пропадёшь, — расплылся Пыхтун в довольной улыбке. — Я уже давно взрослый охотник.

Раскрывать женщине охотничью тайну он, разумеется, не стал. Женское дело — мужем восхищаться и еду из его добычи готовить, ей лишнее знание ни к чему.

Паренёк неожиданно поймал себя на том, что назвал, пусть и мысленно, Снежану женой, и замотал головой:

— Кто ещё знает, как сложится?

— Ты о чём? — вскинула голову девочка.

— Если ещё и завтра такая добыча будет, нужно ставить духам святилище, — развёл руками Пыхтун. — Они нам вон как хорошо помогают… Нечестно не ответить им благодарностью.

— Конечно, поставим! — согласилась Снежана. — Они и ногу мою залечили. Смотри, опухоль уже почти спала. Скоро вовсе хромать перестану. А рыба как же? Я её уже почти запекла…

— Эх, женщина… — снисходительно покачал головой Пыхтун. — Твоя рыба — это очень и очень вовремя. Ибо тушу звериную разделать — дело не быстрое. Ещё не скоро мясца попробуем.

Юный охотник даже не подступался к сложной работе, пока на пару с девочкой не подкрепил свои силы вчерашней добычей. И только после этого раскрыл сумку с кремневыми осколками, выбрал короткий плоский камень и взялся за дело. Довольно прочную и толстую шкуру требовалось распороть на всю длину брюха, затем на длину ног и аккуратно снять, не повредив, но и не оставив на ней лишнего жира или мяса, что запросто могут протухнуть и испортить все старания. Задача весьма непростая, когда приходится пользоваться лишь маленьким и скользким, угловатым, неудобным камушком с острой гранью. Затем зверя нужно выпотрошить, печенью равномерно намазать шкуру изнутри, сложить и отнести в дом: на ней по обычаю охотник должен провести ночь, используя вместо подушки. Но до этого — отделить конечности, порезать мясо с туши ломтями, извлечь рёбра. Их и прочие кости, не столь ценные, Пыхтун отнёс к муравейнику для чистки.

За хлопотами он и не заметил, что небо заметно посветлело, тяжёлые тучи сменились лёгкими облаками, пусть и ползущими плотной пеленой.

Смотреть на небо было некогда: ведь требовалось натаскать много камней и толстых сухостоин для огня, переложить их влажными, недавно упавшими осиновыми деревяшками.

— Всю ночь возиться придётся, — пробормотал он, запаливая костёр. — И на завтра ещё морока останется.

Запекать такие огромные куски мяса в сырой глине просто невозможно — а потому окорока пришлось нанизывать на длинные заточенные палки и вешать над огнём. Рядом на камни дети налепили мясные полоски. Ведь столько добычи разом они не смогли бы съесть при всём старании. Однако, если тонкие полоски мяса пропечь и подкоптить, а затем досушить в продуваемом месте, то они будут съедобны сколь угодно долго. Хоть до весны. В голодные дни их достаточно размочить или сварить. А некоторые люди едят такое мясо и просто так, вяленым.

От огромного количества одновременно запекаемого мяса по лесам окрест пополз густой соблазнительный аромат, способный свести с ума кого угодно, и Пыхтун ничуть не удивился, когда вскоре где-то за рекой тоскливо завыли волки. Им, серым бедолагам, после проливных дождей, смывающих все запахи и любые следы, наверняка без добычи пришлось посидеть. То-то животы сейчас подвело!

У Пыхтуна и его спутницы были другие хлопоты: вовремя переворачивать окорока на вертелах, следить за тем, чтобы мясные полоски не подгорели, и по возможности — собирать стекающий жир на длинный кусок сосновой коры.

— Там кто-то есть! — вдруг привстала девочка. — Большой.

— Где? — Пыхтун привстал, стрельнул глазами в сторону стоящего у дерева копья, но схватился не за него, а за камнеметалку. Дикого зверя лучше отпугнуть издалека, а не драться с ним глаза в глаза. Получив болезненный толчок с изрядного расстояния, он просто уйдёт. Вблизи — может попытаться укусить или порвать когтями. — Где, Снежана? Ничего не вижу.

— На краю заводи кто-то только что мелькнул…

— Не может быть, — покачал головой юный охотник, на всякий случай всё же вставляя голыш в щель камнеметалки. — К нам сюда никак не доберёшься. Слева и сзади река, справа болото. На острове, почитай, живём.

— А по берегу? Мы же сами так пришли!

— Нет, никого не вижу! — Пыхтун ждал довольно долго, но ни единого шевеления под холмом, на краю чавкой топи так и не заметил. — Может, ветер кусты колыхнул?