Святослав Сахарнов - Солнечный мальчик

Вовка попятился.

Заметив, что мальчик его боится, пёс зарычал. Шерсть на его загривке поднялась дыбом.

Вовка начал медленно отступать. Он отступал до тех пор, пока не упёрся спиной в вокзальную стену.

Пёс шаг за шагом преследовал его. Видя, что Вовка остановился, пёс оскалил зубы и, готовясь к прыжку, присел на задние лапы.

Вовка закрыл лицо руками… «Сейчас!..» Но тут послышался глухой удар, собачий визг и звуки удаляющихся прыжков.

Вовка отвёл руки от глаз. По перрону удирал, поджав хвост, чёрный пёс. Мальчишка в замусоленной школьной куртке, без фуражки, швырял вслед ему обломки кирпича.

Швырнув последний камень, мальчишка сунул в рот два грязных пальца и пронзительно засвистел.

Пёс взвыл и, как ошпаренный, метнулся за угол.

— Испугался, головастик? — добродушно спросил мальчишка, поворачиваясь к Вовке. — Ты откуда?

Вовка промолчал.

— Ишь ты, ботинки какие у тебя фасонистые! — сказал мальчишка, с любопытством разглядывая Вовку. — Из города, что ли?

— С самолёта…

Мальчишка присвистнул.

— Вон как! А здесь ты с кем?

— С мамой.

— Где она?

— Не знаю.

Мальчишка сразу сообразил, в чём дело. Задав ещё несколько вопросов, он предложил:

— Пошли, мать поищем. Тебя как зовут?.. Вовкой? А меня, — он почему-то хитро подмигнул, — Григорием. Айда!

На вокзале Вовкиной мамы нигде не оказалось.

Однако около автобусной остановки им сказали, что молодая женщина, которая ищет сына, пробежала полчаса назад по улице.

— Во-он туда!

— Пошли и мы! — предложил Григорий. — Здесь и до базара недалеко. У нас кто потерялся — всегда на базаре ищут! У тебя деньги есть?

Вовка показал гривенник.

На базаре кипела шумная разноголосая толпа. Старые покосившиеся лотки были завалены картошкой и рыбой

Мамы не было.

На гривенник купили стакан мелких, как семечки, смолистых орехов. Щёлкая их, выбрались из толпы и незаметно, узенькими немощёными улочками, вышли на берег реки.

Вода в реке оказалась холодной как лёд и очень прозрачной. В ней хорошо были видны каждая песчинка на дне и булавочные мальки, танцующие над песком.

Мальчики сели верхом на гранитные тёплые от солнца камни.

Говорил и спрашивал один Григорий. Вовка односложно отвечал. Он устал. Ему было тепло на шершавом камне. Ветерок тихо перебирал медные проволочки волос. Испуг проходил, и понемногу начинало казаться, что всё улаживается, мама найдётся сама собой и ничего особенно страшного не случилось.

Григорию скоро надоели вялые Вовкины ответы.

— Знаешь что, — решил он, — пойдём сейчас ко мне.

— А мама?

— Найдём. Я тут рядом — в Курятне.

Курятней назывался старый посёлок, который ютился между базаром и стройкой на окраине нового, выросшего вместе с гидростанцией, города.

Дом Григория стоял в середине посёлка.

— Заходи, никого нет, — пригласил Григорий, когда ребята подошли к дому. — Мамка на линии — пути чинит… У тебя отец есть? — неожиданно спросил он.

— Нет.

— И у меня. Твой что, тоже сбежал?

Вовка вздрогнул. Так вот, оказывается, как бывает! Он начал было подыскивать ответ, но Григорий ответа и не ждал. Проведя Вовку коридором в тёмную полупустую комнату, он быстро обшарил в ней все углы.

— Пожрать даже нечего, — проворчал он. — Что делать будем?.. Может, продадим чего, а? Ну-ка, покажи штиблеты…

Он с видом знатока поколупал ногтем подошву.

— Хороши… Десятку дадут!

Вовка не успел опомниться, как он сгрёб ботинки, а взамен выбросил из-под кровати вдребезги разбитые башмаки.

— Бери. Почти новые!

Григорий ушёл. Вернулся он через полчаса, довольный, с лоснящимися губами и большим свёртком в руках. В свёртке оказались две буханки хлеба, колбаса и банка зелёного повидла.

— Живём! — веселился Григорий. — Налетай, на всех хватит!

Ребята начали есть, ломая хлеб и доставая повидло ложкой прямо из банки.

В дверь кто-то постучал. В комнату вошёл мужчина.

При взгляде на него Вовка вздрогнул: «Кожаный!»

Перед ним стоял пассажир, документы которого проверял в аэропорту милиционер. Кожаное пальто, кепка…

— Кто это у тебя? — спросил вошедший Григория.

— Это, Пал-фанасич, мальчишка один. Мать потерял. Приезжий.

Кожаный внимательно оглядел Вовку.

— Потерялся, значит? Нехорошо это, нехорошо… Дело у меня к тебе, — обратился он снова к Григорию. — Всё то же, старое…

— Пал-фанасич, сами знаете, мне теперь никак, — быстро и жалобно взмолился Григорий.

— Знаю, а надо… Так… так… А мальчишка — приезжий, значит?

Кожаный помолчал и не торопясь вышел вместе с Григорием за дверь.

Когда они вернулись, Гришка был чем-то озадачен.

— Вижу, парень, — обратился Кожаный к Вовке, — что надо тебе помочь. Сделаем так: мамашу твою я найду и приведу. Скажи только её имя, фамилию. Сам здесь пока побудь, поживи у приятеля. А завтра ко мне с утра приходите. Прямо на работу… Ну. счастливо оставаться, ребята!

— Проспали! — разбудил на следующее утро Вовку Григорий. — Вставай, Пал-фанасич ждёт! Не видал, куда он вчера сумку поставил?

Григорий выскочил в коридор, покопался там и быстро вернулся. В руках у него была жёлтая сумка.

По спине у Вовки почему-то побежали мурашки. Это была та самая жёлтая сумка, которую он уже видел в аэропорту!

Наскоро перекусив, ребята вышли из дому. Пройдя в конец улицы, они очутились на большой дороге.

Дорога вела на стройку.

По ней, обдавая ребят клубами пыли и дыма, мчались самосвалы с жидким бетоном. Из коробчатых кузовов на дорогу пулями летели крупные серые брызги.

Машины ревели, как быки. Серебряные звери на их радиаторах грозно рвались вперёд.

— Вон она, плотина! —показал Григорий, когда ребята вышли на пригорок. — Вторую станцию на нашей реке строят.

С бугра, где остановились ребята, стройка была видна как на ладони. Река, сжатая с обеих сторон насыпями, бурлила.

Бетонная плотина пока что стояла на сухом месте на дне котлована.

— Плотину достроят и к ней реку в котлован пустят, — объяснил со знанием дела Григорий.

Воздух был полон звуков и запахов стройки.

— Выучусь — пойду на кран. Или на экскаватор! — похвастался Григорий и сразу помрачнел. — Только мамка доучиться не даст. Пьёт она у меня. И батьки нет. Был бы батька, я… — он махнул рукой. — Дом наш скоро сломают…

Вовка оглянулся на Курятню.

Посёлок доживал своё последнее лето. Его сносили. Тупорылые бульдозеры уже работали на окраинах. Они двигались, как утюги, взад-вперёд, взад-вперёд. Острыми ножами срезали ветхие заборы, валили дощатые стены, в труху сминали покосившиеся сараи.

За бульдозерами тянулось ровное, словно вспаханное, поле. По нему рабочие уже выкладывали белые цепочки водопроводных труб.