Я. Кальницкий - Вокруг света в пятьдесят дней

— У нас тоже слабо, — пожаловался Антошка. — Главное дело, — бухгалтер довоенного образца: очкаст больно. Чуть какое движение побойчей, он сейчас же за очки хватается; потеют они у него сильно. От воздуха же, от высоты, совсем, говорит, слепые сделаются. А без очков он никуда — прямо курица.

— Ну, а этот… как его?.. Ну, вот… фамилия еще насчет шапки?

— Нездыймишапка? Этот молодец! Верно! Давайте втроем полетим, хоть для пробы. С Нездыймишапкой не шути: из семи печей хлебы едал паренек.

— Согласится?

— Ого! Куда угодно!.. Он раз признался мне: строят, грит, в Америке снаряд здоровенный, — собираются выстрелить им на луну. Так я, грит, заявление туда заказным письмом послал: желаю-де в том снаряде на луну лететь.

— Да ну?

— Честное слово

— Вот это козырь!

— Отчаянная головушка. Ничего не боится.

— Значит, летим?

— Непременно!

С двух слов уговорили Нездыймишапку и сейчас же, не откладывая задуманного дела ни на минуту, отправились вместе с переводчиком на аэродром. Но было уже поздно: наступал вечер, и все обычные аппараты, обслуживавшие публику, были в разлете.

— Вы вот что, — посоветовал один из летчиков. — Приходите завтра как можно раньше. На рассвете отправляется конкурсная эскадрилья в Нью-Йорк, которая ставит себе задачей перелететь океан сразу, без остановок. А после ее отлета учебные аппараты будут подниматься над Парижем. Тогда вас с удовольствием поднимут.

Волнение охватило ребят. От предстоящего события у Антошки кружилась голова. Микола не находил себе места — поминутно вскакивал, вертелся, бегал. При выходе с аэродрома он купил в киоске компас на ремешке и надел на левую руку, как браслет.

— Зачем это? — спросил Антошка.

— Следить буду во время полета.

— Ты бы лучше часы купил.

— Часы ты купи. Вдвоем легче будет наблюдение вести. Ты время станешь отмечать, а я — направление.

Когда вернулись в гостиницу, Шварц, огорошенный сообщением, со всей бухгалтерской рассудительностью пробовал отговорить:

— Бросьте, хлопцы. Еще разобьетесь, чего доброго! Кто за вас отвечать будет?

— Успокойтесь, пожалуйста. Целы будем! Хотите, кусок облака вам с неба привезем на память?..

— А! — махнул рукой Шварц. — Делайте, что хотите.

На рассвете в парной четырехместной карете Нездыймишапка, Антошка, Микола и переводчик выехали на аэродром. От свежего утреннего холодка у всех невольно ежились плечи. Рассвет начинался изумительно. На бульварах и в парках среди цветущих, благоухающих деревьев просыпались птицы. Копыта лошадей четко стучали по асфальту. Далеко за Парижем, на самом краю неба, нежными пламенными огнями загоралась заря.

Посреди аэродрома стояли три прекрасных сверкающих биплана — многосильные стальные птицы, готовые к дальнему перелету через Атлантический океан. Бортмеханики в последний раз осматривали и проверяли каждую часть, каждый малейший винтик с такой же тщательностью и пристальностью, с какой часовых дел мастера проверяют часы. Летчики нетерпеливо посматривали на огромные циферблаты ручных браслетов.

Вдруг из ангара вышел встревоженный человек. Он приблизился к бипланам и что-то быстро заговорил. Летчики и бортмеханики с нахмуренными, недовольными лицами выслушали его сообщение и в ответ что-то стали доказывать подтверждая свои слова нервной, недоумевающей жестикуляцией.

— Что случилось? — спросил Антошка у переводчика.

— Один из летчиков внезапно заболел какой-то ерундовской болезнью и просит отложить состязание на завтра. А так как он большой любимец военного министра, то вот они и спорят.

Французы посовещались еще несколько минут и в конце концов согласились все-таки полет отложить. Когда они кивнули рабочим, чтобы те вкатили аппараты обратно в ангары, Нездыймишапка тронул за рукав переводчика.

— А, может, который-нибудь нас прокатит с горя? Смотрите, как у них кисло на душе.

Переводчик перевел просьбу.

Два летчика резкими взмахами рук отказались. Но третий, самый молодой, остановился. Он, кажется, больше всех был недоволен задержкой состязания, — оглянулся, быстро осмотрел юных путешественников с ног до головы и неожиданно широким жестом остановил свой аппарат.

— Согласен! — пояснил переводчик. — Он хочет в Гавр слетать. Садитесь в кабинку.

— А вы? — спросил Антошка. — Пожалуйста, с нами за компанию. Теперь только семь часов, как-раз к одиннадцати вернетесь…

— Я?.. — испугался переводчик. — Я нет… Я домой… — боязливо затряс он головой и отступил в сторону как можно дальше.

Не успели ребята усесться, как заревел пропеллер, и мощный биплан, точно резиновый мяч, неслышно покатился по земле. У Антошки гулко и сладко забилось сердце. Он смотрел на ровное поле аэродрома, как на сцену чудесного театра, на которой он сам выступает действующим лицом, — и вдруг почувствовал, что земля стала куда-то отлетать, удаляться вниз с такой же захватывающей дух стремительностью, как это часто бывает во сне.

И скоро глубоко внизу мглистой массой понесся навстречу город. Сверху он казался невыразимо величественным, как беспредельный муравейник. Аэроплан, делая широкие круги, шел все выше и выше и, наконец, взял курс на запад. Ветер свистел в стальных тросах, крылья гудели от быстрого тока воздуха, пропеллер сердитым жуком сверлил небо. Микола едва успевал взглядывать на свой новенький компас.

Когда позади взошло солнце, и земля озарилась теплым, широким светом, на горизонте показалась необъятная синяя полоса. «Море!» — понял Антошка. Нездыймишапка, указывая в сторону густой сини вытянутой рукой, что-то громко и радостно кричал, но звука его голоса за шумом пропеллера не было слышно. Скоро у самого моря показался город, на рейде можно было различить пароходы.

— «Это, наверно, и есть Гавр», — решил Антошка.

Летчик, словно играющий коршун, забирал все выше и выше, любуясь своей силой и смелостью.

Вдруг аэроплан попал в огромное облако. Сырая белая мгла закрыла и землю и море непроницаемой завесой. Чтобы вырваться из нее, летчик взял еще выше. Аппарат, как на крутую гору, винтом полез вверх. Но конца облачному туману не было. Вдруг аппарат рвануло. С неимоверной силой качнуло на бок. Он мгновенно накренился, но его сейчас же швырнуло на противоположный бок.

Ветер дул резкими рывками, ударами, неистовствовал бешеными вихревыми налетами. Стало ясно, что аэроплан попал в полосу воздушной бури. Это рассердило летчика. Он, как побеждаемый борец, старался не поддаваться, пробовал разные направления, чтобы прорваться в спокойный простор. Однако, все его усилия были напрасны. Аэроплан метался в летучем белесом вихре, как щепка, подхваченная бурей.

Антошку охватил страх. Ни земли, ни неба не было перед глазами, ни спасения, ни помощи, ни надежды уже нельзя было себе представить. Так продолжалось несколько часов. Наконец, когда летчик, выведенный из равновесия и самообладания, крутым поворотом рванул горизонтальный руль, — руль сломался, и гибель стала неизбежной. Изменить направления уже было нельзя, — аппарат несло на юго-запад и только стихия бушующих воздушных течений могла бы кинуть его в какую-нибудь другую сторону.