Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора

— Старость — не радость…

Дед Макар подходит к зданию полиции. Не обращая внимания на часового, хочет пройти в помещение, но его останавливают:

— Куда, старик?

Дед Макар, словно не слыша, нажимает дверную ручку.

— Вам кто нужен, дед?

— Да не ты, голубь.

— А кто же? — останавливается в остолбенении полицай.

— Самого старшего.

— Говорите, что нужно, я передам.

— Э, нет, голубь! Не верю я тебе. Теперь, знаешь, много народу испорченного.

Дед попадает прямо не в бровь, а в глаз.

— Так что же вы мне не верите? Разве я не человек?

— Может, ты и человек, а только хочу самого старшего.

Полицай зовет Миколу Ткача. Тот уже выпил, и лицо у него краснее веснушек и волос на голове.

— Кто тут зовет? — вопрошает он важно.

— Да вот дед.

— Что скажешь, дед?

Дед Макар поднимает на него свои орлиные глаза и отворачивается:

— Вовсе ты мне не нужен, голубь! Иди себе с богом.

Микола гневается:

— Ты что, дед, с огнем играешь?

— А разве ты, если рыжий, то и жжешь?

Ткач багровеет, как рак.

— Я… я не посмотрю, что ты старый! Ты у меня быстро поумнеешь, скотина! Посажу в холодную.

Дед Макар спокойно смотрит на разгневанного полицая:

— И что ты ко мне пристал, как репей к кожуху? Пристал к человеку да еще черт знает чего сердится! Совсем ты мне не нужен, отцепись, сатана! Мне нужен самый старший.

— Да я же и есть старший.

— Ты? — Дед недоверчиво скосил на него глаза.

— А что же?

— Не похоже. Совсем не похоже. Когда-то был старший в полиции — во! Нет, не поверю.

И дед Макар отступает, обиженно сжимая тонкие, сухие губы, как человек, над которым хотят посмеяться.

— Это же, дед, и есть наш самый старший, пан Ткач, — поясняет часовой.

— Ткач? Слышал про такого. Ну, если не врете, то, может быть, и правда.

Полицаи пересмеиваются, следя за разговором.

— Я должен, голубь, говорить с тобой в одиночку.

— Говори, дед.

— Так эти лоботрясы услышат.

— Ничего.

— Да нет, лучше одному.

Дед Макар старается говорить на ухо, но весь разговор слышат и полицаи. Они становятся белыми, как мел.

— За дровами я ходил в лесок… Видимо-невидимо… Говорят, партизаны… Орудие такое длинное, с такими круглыми тарелками сверху. А одно такое, как на тележках, с колесами… На село всё поглядывают… Тогда вы говорили, чтобы докладывать о партизанах. Я и сказал себе; пойду скажу старшему, чтобы ко мне потом не приставали.

Ткач не дослушал речи деда. Он уже хорошо понимал, что ему теперь не поздоровится.

— В ружье! — завопил он.

Полицаи выбегали на улицу, поспешно застегивая одежду, дрожащими руками заряжая винтовки.

— За мной! — скомандовал Ткач.

Полицаи рысью двинулись по направлению к районному центру. Глаза деда молодо смеялись.

— Не туда! Не туда, голубчики! — выкрикнул он. — Я их видел не там, а вот где! — Дед тыкал своей длинной палкой в направлении Соколиного бора.

Но они не слышали: уходили в район. Через несколько минут из своей избы выбежал Лукан и помчался галопом вдогонку.

Дед Макар довольно смеялся, идя к школе. Широко раскрыл двери:

— Выходите, дети! Сегодня отправки не будет.

…На другой день полицаи с позором вернулись в село.

Ткач бесился.

Но старика не нашли. Он исчез бесследно.

Тогда бросились по селу собирать тех, кто вчера сидел в полиции. Поищи-ка ветра в поле, а партизана — в лесу! Ни парней, ни девушек дома не было.

— Где?

— Да вы ж вчера забрали, — отвечала мать, и в голосе ее было не то удивление, не то скрытая насмешка.

Ткач и Лукан разводили руками.

За эти дни Мишка совсем извелся: глаза запали, щеки побледнели, и он еще больше похудел. Мало спал, забывал про еду. Все думал про свой счет. А тут несчастья, как снег на голову, посыпались одно за другим.

Дни шли, а Василек не возвращался. Что с ним? Неужели попался? Может быть, схватили где-нибудь?.. Ребята гнали прочь мысль о гибели Василька.

Мишка чуть не каждый день заходил к матери Василька. Она уже забыла, когда топила печь в последний раз. Так и сидела в холодной избе, которая сразу стала печальной и неприветливой. За эти дни она превратилась в седую старуху. Она все время слонялась из угла в угол. Бесцельно брала в руки все, что ни попадет, — переносила с места на место, не зная, для чего она это делает. Садилась иногда где-нибудь в углу и часами просиживала без движения, устремив взгляд в одну точку. Она боялась и думать, что с Васильком случилось что-то недоброе.

— Заболел, наверное, — говорила. — Сапожки у него плохонькие, а зима началась суровая. Свет не без добрых людей! Помогут Васильку, — утешала она себя.

С тяжелым сердцем выходил Мишка из хаты. Ему хотелось бы, чтоб надежды матери оправдались, но он так мало верил этому…

А тут случилось новое несчастье.

В тот день, когда в село вернулись полицаи, под вечер прибыли четыре гитлеровца. Они загнали народ в школу. Здесь теперь сидели отцы и матери беглецов. Их арестовали, как заложников. Предупредили, что будут держать, пока не вернутся сыновья и дочери. Не вернутся — родители будут расстреляны. Забрали и мать Мишки — Лукан решил отправить ее в рабство. Уже два дня сидели голодные люди, а беглецы не возвращались.

Повеселел Мишка лишь тогда, когда к нему забежал Тимка и сообщил, что в Соколиный бор пришли партизаны.

Мишка хотел немедленно бежать в Соколиный. Тимка остановил его: командир приказал быть здесь, следить за тем, что происходит в селе.

Одевшись как можно теплее, Мишка вышел на улицу. Зима вступила в свои права. Голубой снег покрыл поля, облепил деревья, замаскировал курени и землянки. Солнце играло на снегу. Жмурясь от сверкающего снега, Мишка пошел по улице. Село словно вымерло. Не вился над землянками дымок, не скрипели колодцы.

Он вышел на холм. Перед ним лежало село: старая школа, низенький, как черепаха, домик Афиногена Павловича, аптека… Над школой плыл дымок: это грелись фашисты и полицаи.

Мишка взглянул в сторону. К нему приближался какой-то паренек.

«Кто бы это мог быть?» спросил себя Мишка. Всех ребят знал, а этот незнаком. Одет как-то странно: фуфайка не по нем, шапка с облезлым мехом, большие солдатские ботинки… Мишка остановился и решил подождать, пока хлопчик приблизится. Мальчик подошел ближе, и Мишка убедился, что это чужой. «Наверное, из тех, что зажигалки на кусок хлеба меняют», подумал он и хотел идти дальше. Но хлопчик спросил:

— Слушай, парень: не скажешь ты, где тут живет Мишка Мирончук?

У Мишки оборвалось сердце. Он почувствовал, что сейчас услышит что-то страшное.

— А тебе зачем он? — спросил Мишка, сильно побледнев.

— Да нужен…

— Ну, так это я.

— Правда?

— Правда, я только один в селе.