Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора

Через заснеженное поле быстро неслось несколько упряжек. Покрытые инеем кони мчались галопом. Из-под копыт поднималась снежная пыль, летели комья снега.

Леня Устюжанин стоял в санях во весь рост. Одной рукой он держал вожжи; другой щелкал кнутом, ускоряя бег коней. И все покрикивал:

— Несите, соколики! Несите, родные!

Вдали в утренней мгле едва заметно вырисовывалась крылатая мельница, а от нее тянулся ряд осыпанных белым пухом придорожных верб.

На рассвете группа партизан въехала в степное село. Леня Устюжанин не собирался останавливаться здесь ни на минуту: он спешил добраться до леса.

Не прошло и часа, как Устюжанин со своими хлопцами пустил под откос поезд на ровной, безлесной местности. Немцы никак не ожидали, что партизаны посмеют на открытом участке пути совершить диверсию. Но Устюжанин на своих лошадях явился словно из-под земли и теперь, как вихрь, уходил от погони.

Хутор ожил. Над крышами прямой струей в небо тянулся дым, скрипели колодезные журавли.

— Немцев нет? — спросил Леня попавшегося им навстречу старика.

— Нет, нет! — покачал тот головой.

— А полицаи?

— Нет, нет!

Выехав на укатанную дорогу, кони понеслись еще быстрее. Люди выходили из хат и смотрели вслед необычному поезду. Узнав партизан, застегивая пуговицы на ходу, выбегала на улицу детвора.

Сани мчались по селу.

— Дяденька, дайте листовку! — кричали ребята.

Не останавливая лошадей, Леня вынул из кармана пачку листовок и бросил ее одному мальчику.

— Раздай всем! — крикнул он проезжая.

Ребята свалились в «кучу малу». Поднявшись, они собрались в кружок, а счастливый обладатель пачки наделял каждого трепещущими на ветру беленькими листками. К детям отовсюду подходили взрослые.

Уже выезжая из села, Леня заметил мальчика, который бежал через огороды. Он едва пробирался по глубокому снегу, доходившему ему чуть ли не до пояса, часто падал, проваливаясь с головой, но опять поднимался и снова бежал вперед.

«Спешит за листовкой», подумал Леня.

В одном месте улица круто поворачивала, и сани наскочили на ухаб. Толчок был так силен, что не ухватись Леня за сани, он наверняка вылетел бы в снег.

Четвертая подвода, отставшая на сотню метров и догонявшая галопом, со всего разгону налетела на ухаб. Сани перевернулись, и партизаны повалились в мягкий, пушистый снег.

Кони стали.

Партизаны, кто смеясь, а кто громко, но беззлобно поругивая ездового, вылезали из сугробов, очищали одежду и шапки, вытряхивали снег из-за воротников.

Если б не эта задержка, мальчику не догнать бы партизан. Фуражка то и дело сползала ему на глаза, но он бежал во весь дух. Увидев, что партизаны снова усаживаются в сани, мальчик закричал прерывающимся голосом:

— Дяденьки, родненькие! Подождите меня! Я сейчас… Я вот здесь…

Партизаны повернули головы. С усилием волоча по снегу ноги, к саням подходил паренек лет десяти-одиннадцати. На нем была залатанная, с чужого плеча фуфайка до колен; из-под нее виднелись плохонькая полотняная рубашка и такие же штанишки. Через дыры просвечивало худое, посиневшее от холода тело. Второпях мальчик потерял один валенок и теперь стоял полубосой на снегу. Но он, казалось, не замечал холода.

— Дяденька, возьмите меня в партизаны! Я-.

— А кто ты такой?

— Я вас давно ищу…

— Откуда же ты?

— Из Киева.

— А где твои родители?

— Отец мой — генерал, а мать — летчица. Она орденом Ленина награждена и Красной Звезды…

— Так почему ты не с ними?

— Они на фронте, а я…

Слезы покатились из глаз мальчика.

— Тоже допросчик нашелся! Не видишь — замерзает хлопчик! — рассердился на товарища другой партизан. Он снял с себя теплый кожух и закутал мальчика. — Поехали, парень! С нами не пропадешь.

Мальчик, завернутый поверх кожуха в шинель, оказался стиснутым в санях со всех сторон партизанами.

— Давай, гони!

— Да следи за дорогой, а то голову оторву! — предупредил кто-то ездового.

Лошади помчались вдогонку ушедшим вперед саням. Партизаны растирали руки мальчику, согревали их дыханием.

— Зовут тебя как?

— Ви-и-и-ктор.

— Замерз?

— Ни-че-го.

Он весь дрожал, как в лихорадке.

— Иван, у тебя ничего не осталось в фляжке?

— Как бы не так! — засмеялся кто-то из партизан.

— Чего смеешься? Как раз и осталось! — обиделся Иван.

— Дай сюда!.. Виктор, выпей вот, согреешься.

— Пионерам пить нельзя.

Партизаны засмеялись.

— На холоде можно.

— Нигде нель…

— Ты что же, хочешь воспалением легких заболеть? Какой же тогда из тебя партизан получится?

— А вы пьете?

— А как же на холоде не выпить? Такая, брат, у нас работа, у подрывников. Лежишь, лежишь в снегу, промерзнешь до костей, ну и если б…

— Да хватит тебе уж! Давай хлопцу побыстрей — видишь, посинел он.

Партизан отвинтил пробку, встряхнул флягу. На дне ее булькнула жидкость.

— Оставил, называется! — с укором взглянул он на Ивана и быстро поднес фляжку Виктору.

Тот не успел опомниться, как рот ему будто кипятком обожгло. Он глотнул раз, другой и поперхнулся. Долго откашливался, а потом жадно впился зубами в кусок промерзшего хлеба.

По телу разлилось приятное тепло, и Виктор заснул крепким сном.

Это был настоящий город, с узенькими тропинками-улицами, каждая из которых имела свое название, с жилыми домами и площадью, на которой проходили занятия по тактике и зачитывались приказы. Были здесь столовая и пекарня, швейные, обувные и оружейные мастерские, склады. «Город» этот возник осенью и рос с каждым днем.

Здесь жили партизаны. Днем и ночью над головой шумели гигантские сосны, молодые хвойные деревья и тонкие, гибкие березы. Вились и таяли сизые дымки над бараками.

Каждый день в отряд прибывали люди. Их временно селили в готовых домах, а уже на другой день где-нибудь в сторонке строился новый барак. К нему протаптывали узкую тропинку, а потом кто-нибудь давал ей название. Так в «городе» появлялись «улицы».

Окруженная густыми елями, на отшибе расположилась хозяйственная часть отряда.

Покрытые снегом возы ожидали весны, сани были поставлены, как по шнурку. В грубо сколоченных стойлах помещались лошади. Здесь же откармливали быков и свиней. Седобородые партизаны с винтовками на ремне и гранатами за поясом смотрели за скотом.

На дорогах и тропинках вокруг партизанского города стояли часовые. Секреты возле лагеря и на много километров от него были замаскированы.