Олег Раин - Остров без пальм

Машина!

Соскользнув вниз, я оседлала своего двухколесного скакуна и живо свернула за угол. Сделано это было вовремя. К больничному подъезду подкатили на многоглазом джипе мои старые знакомые — плечистые парни в камуфляже. Охранялы Бизона. На физиономии того, что сидел за рулем, я с удовлетворением рассмотрела свеженький пластырь. Хотелось верить, что это след того памятного вечера у Юльки. Молодец все-таки Витька Анциферов, первый из всех сообразил, что мне нужна помощь. И не испугался!

Я снова выглянула из-за угла. Джип с охранниками укрылся в тени пирамидальных тополей. В ожидании меня, понятно. Видно, Бизон задал им нахлобучку. Может, и мама обо всем уже знала. Глебушка говорил, что по телефону она названивала каждый день. А тут вдруг такое ЧП! Телефон звонит и звонит, а сыночек трубку не берет… Я злорадно улыбнулась. Теперь, наверное, Бизона костерит почем зря. И папе, конечно, названивает. И того и другого умоляет, чтобы отыскали, наконец, детишек. Только что может папа? У него возможностей Бизона нет, и помощниками в камуфляже он вряд ли когда-нибудь обзаведется. Поэтому папа сидит и смотрит застывшими глазами на бланк и вместо бланка, верно, видит лицо мамы или Глеба. А временами, может быть, и мое. То есть так мне хотелось думать.

Достав блокнот, я быстро написала записку для папы, в которой туманно сообщала, что живем мы в надежном месте у надежных людей и все у нас тип-топ. Никаких нежностей вроде «целую» и «скучаю» я прибавлять не стала. Коротко расписалась — и все.

Дождавшись ковыляющего по аллее пациента, я постаралась сделать жалостливое лицо и в две минуты упросила отнести записку в кабинет офтальмолога.

Главное дело было сделано, пора было удирать. Вышло это у меня без особого труда. Ребята на джипе особой бдительности не проявляли. Даже не замаскировались толком: один дремал, выставив ноги через открытую дверцу на асфальт, второй смотрел в салоне портативный телевизор. То и дело переключали с футбола на боевик и обратно. Меня даже досада взяла. Мама волнуется, папа себе места не находит, а этим хоть бы что! Охранники, блин! Да я бы на месте Бизона давно бы повыгоняла этих лодырей.

Обойдя по широкой дуге дремлющий джип, я снова уселась на велик и помчалась к морю. По дороге меня обгоняли грузовики, бульдозеры и краны. Точно жуки-короеды, строители всех мастей и рангов сползались к побережью. Это походило на нашествие термитов и саранчи. Выгрызая ландшафт, покрывая его кубическими коростами новостроек, они окружали пространство заборами, закатывали в асфальт, душили бетоном. Говорят, дерево, подвергшееся атаке короедов, обрушивается лет через семь-восемь лет. Наше семейное дерево уже обрушилось. Оставалось, правда, еще море, оставался клочок суши со Слоновьим холмом, но и тут уже чувствовался близкий финал…

Словно уставший старичок, солнце уже присаживалось на кромке горизонта, когда вдвоем с Глебушкой мы устроили на баке импровизированную избу-читальню. Сидели на вытащенном матрасе и, затылками прижимаясь к облупленной капитанской рубке, поочередно читали учебник английского и «Остров сокровищ». Английские слова Глеба интересовали мало, а вот пиратская жизнь заметно воодушевила. Прослушав несколько глав, он тут же заставил меня поклясться, что завтра мы снова поплывем искать какие-нибудь клады.

— Ну не может же быть, чтоб в таком большом море не осталось ни одного сундучка с сокровищами! — его руки заходили ходуном, словно он уже подплывал к заветному, выглядывающему из донных песков сундуку. — Как думаешь, найдем что-нибудь?

— А мне и искать не надо. Одно сокровище я уже знаю, — сипло пробормотала я. Сипло, потому что от чтения вслух голос быстро садился.

— Знаешь? — Глеб распахнул глазенки.

— Ага, ты мое сокровище. Глупое и смешное.

— Да ну тебя! Я же по-настоящему…

Мы еще какое-то время читали про насыщенную адреналином пиратскую жизнь, и Глеб слушал, заворожено подрагивая ресницами. В тускнеющем небе загорались маленькие светлячки, но видел он, конечно, не звезды, а моих пропахших ромом и насквозь прокуренных персонажей. То есть это я так думала, но оказалось, что я ошибаюсь. Когда сгустившаяся темнота заставила меня закрыть книжку, Глеб кивнул на небо и жалобно поинтересовался:

— Скажи, Ксюх, ведь не может же небо быть бесконечным? Чтобы вправо и влево и во все стороны…

Но я уже не могла говорить. Даже думать устала. И зачем? Все равно нового ничего не придумаешь. Тем более что про вселенную, которая тянется и тянется без конца, я когда-то уже ломала голову. Чуть даже не поседела от напряжения. Потому что, конечно, конец должен быть у всего. Но только как представить себе эту грань, этот последний забор и оглушающую стену? Ведь что-то, наверняка, есть и за ними? Добрался, скажем, до последней и окончательной изгороди, поднатужился, проломил дыру, выглянул и… В общем, старая заумь — вроде той, что про курицу и яйцо. За забором — вселенная, а за вселенной — забор. Хотя может, вселенная как наш земной шар, и сколько ни ходи по ней, все равно краешка не найдешь. Или будешь возвращаться обратно и недоумевать, отчего и почему. Вон сколько фантасты свернутых пространств напридумывали! И все только потому, чтобы не выглядывать за забор, не пугаться прежде времени. Может, так оно и правильнее. Потому что иногда эта последняя граница представлялась мне как смерть. Дошел, выглянул — и бумс! Нет ни тебя и ничего вокруг. Вот тогда да, тогда все понятно. Но от таких мыслей становилось страшно, и делиться с Глебушкой грустными предположениями не хотелось.

— Давай лучше будем укладываться, — увильнула я. — Нам еще в каюту матрас заносить, зубы чистить, уши драить…

Эту ночь Глеб спал плохо, то и дело вздрагивал, спросонья начинал что-то лепетать, называл меня мамой. В конце концов, я надела на него наушнички и включила плеер. Музыка подействовала на братика успокаивающе. Где-то между Монсеррат Кабалье и Полем Мориа он наконец-то уснул. Я нацепила наушнички на себя, поймала кусочек моего любимого «Браво», но тут же сработал закон подлости и сдохла батарейка. Пришлось засыпать под шуршание моря и сопение братца.

На следующий день жизнь на корабле пошла трескаться и осыпаться. Все равно как брошенный в кипяток кубик рафинада. О кипятке я вспомнила не случайно, потому что уже к полудню палуба нашего судна раскалялась до температуры электрического утюга. Приходилось прятаться в каюту и лицезреть мир через иллюминатор. Горизонт слева по-прежнему был чист, горизонт справа позволял видеть далекий Слоновий холм и редкие фигурки людей на берегу. Никто не останавливался напротив «Вари», не пытался изучать нас сквозь всесильную оптику. Один раз прошла ватага мальчишей-кибальчишей — как раз того сказочного возраста, когда любые сюрпризы только восхищают и удивляют. Следом за ними пришлепал рыбачок в болотных сапожищах и битый час лупцевал море плеткой-закидушкой. Судя по всему, уловом рыбачок остался недоволен, но это напомнило мне о моих обязанностях. Картошку и купленные сушки с йогуртом мы успели умять, и животы начинало всерьез подводить от голода. Купить же продукты было не на что. Пересчитав имеющуюся наличность, я прикинула, что всей мелочи не хватит даже на полпластика жевательной резинки. Проще было выкинуть денежки за борт. На счастье и в качестве жертвоприношения Меотиде.