Павел Вишнев - Юнги (илл. И. Дубровин)

Василий Михайлович писал:

«Дорогой мой сынок Гуря!

Долгое время меня возили из одного госпиталя в другой, и я не знал, когда придет этому конец. Потом привезли в Сибирь. Здесь мне стало хуже, и я едва поправился. Писем ни от кого не получал и не знал, что погибла наша дорогая мама, а ты остался один. Ох, и ненавижу я фашистов!

Сейчас я снова в строю. Бьем проклятых извергов фашистов и гоним их с нашей земли.

Вчера мы ненадолго задержались в деревне, которую освободили. Деревни нет. Ее сожгли гитлеровцы. Из жителей почти никого не осталось. Гады согнали их в школу и сожгли живыми. Из всего населения остались две старухи и девочка твоих лет. Живут они вместе, в одной яме, то есть землянке. Мы им дали хлеба, сахару и немного пшенного концентрата. Больше ничего не успели для них сделать. Надо скорее вызволять других наших людей.

Твое решение учиться в школе юнгов я одобряю. Спасибо товарищам из райкома комсомола, что они позаботились о тебе, хотя ты еще не комсомолец.

Уверен, что из тебя выйдет хороший мститель за нашу маму, за все.

С тем и остаюсь твой отец

К Гурьке подошел Николай и спросил:

— Получил?

— Получил.

— Что отец пишет?

— Возьми вот, почитай.

— Давай.

— А ты сегодня тоже получил? Дай почитать.

— Да что мать пишет интересного? Вздохи да наставления разные.

— Так ведь мать! Ну, давай, давай! Мне все-таки интересно. А как же! Из родного города.

Николай достал из кармана письмо матери и протянул Гурьке.

Алевтина Сергеевна писала:

«Милый, дорогой Коленька!

Почему ты так редко пишешь нам? Я очень по тебе скучаю и уже сто раз ругала себя за то, что отпустила тебя. Береги себя, мой дорогой. Сейчас у вас, наверное, ужасные морозы. Ведь ты еще маленький. Помни: береженого бог бережет. Послала тебе денег, да ты не пишешь, нужны ли.

Немцы нас, слава богу, больше не тревожат, и мы живем помаленьку.

Пиши, как твои успехи и здоровье? Хотелось бы повидать тебя, но не знаю, как это сделать.

Целую тебя, мой хороший.

Внизу другим почерком написано:

«Коля, честно служи Родине. Наш народ победит врага. Всем, чем можно, надо помогать ему в этом. А ты, надеюсь, расстался с прежними привычками, хорошо ведешь себя и учишься.

Адрес на конверте тоже написан рукой Кузьмы Антониновича.

Гурьке больше понравилось то, что написал Николаю отец, хотя еще несколько минут назад он желал почитать именно письмо матери: ведь нет у него мамы, а он так истосковался по материнской ласке.

Наступила весна. Бухта Благополучия освободилась ото льда. В зимнее время единственным средством связи острова с Большой землей были самолеты. Теперь в бухту снова заходили суда. Учебный отряд получил несколько новых кораблей. Катер-охотник с несколькими небольшими пушками покачивался у пирса. Юнги уже несколько раз были на катере, с нетерпением ожидая выхода в море.

Старшина первой статьи Цыбенко, моторист по специальности, помогал инженер-капитану Вуку-лову во время практических занятий, и юнги второй смены снова встретились с ним.

Катером командовал молодой офицер лейтенант Голощапов, провоевавший около года и после ранения посланный на Соловки готовить новое пополнение для кораблей Северного флота.

Наконец наступил день, когда инженер-капитан Вукулов объявил, что завтра юнги выйдут в море.

Весна была в разгаре, и вдоль дорог бежали шумные ручьи. Из разлившихся озер в них попадала рыба. Кое-где ручьи были совсем мелкими, и заплывших сюда окуней можно было ловить руками. Но на трепыхавшуюся в траве рыбу никто не обращал внимания.

Весенний ветерок играл ленточками бескозырок. Юнги шли к пирсу и пели:

Гурька шагал в крайней шеренге и косил глазами на идущего рядом боцмана Язькова. Боцман решил во время похода заняться с юнгами морской практикой. А Гурьке хотелось сразу попасть к двигателю. Допустят ли? Может, заставят скатывать палубу, вязать узлы, драить металл? К двигателю бы!

Но такой уж это был везучий день!… Как только юнги вступили на палубу, лейтенант Голощапов, обращаясь прямо к Гурьке, скомандовал:

— Механизм осмотреть и провернуть!

Гурька стрелой бросился к люку моторного отделения. Он хотел все сделать сам. Но у моторов уже стоял старшина первой статьи Цыбенко.

— Товарищ старшина первой статьи, — обратился к нему Гурька. — Приказано осмотреть и провернуть механизм.

— Давайте будем осматривать.

— Товарищ старшина первой статьи, разрешите мне самому?

Цыбенко будто угадал настроение Гурьки и, помедлив немного, чтобы придать больше значимости моменту, разрешил:

— Добро.

И после этого Гурька уже не отходил от моторов.

Стрелка телеграфа дрогнула, прыгнула и остановилась у надписи: «Самый малый вперед!»

Гурька машинально двинул руками, услышал, как рокотнул, проворачиваясь, вал машины, но, кажется, Гурька сделал это слишком нерешительно, потому что Цыбенко положил свою широкую ладонь поверх его руки и плавно добавил оборотов. Рокот мотора круто загустел, и стрелка тахометра [9] Тахометр — прибор для измерения оборотов. резко двинулась вперед.

— Так держать, — сказал старшина.

— Есть так держать!

Хотя не все получалось хорошо, но Гурька торжествовал. Мощный мотор был в его руках. Гурька мог его остановить и запустить снова, если это понадобится.

Но не успел Гурька как следует опомниться, как сверху поступила новая команда:

— Стоп!

Гурька остановил мотор и похолодел: «Может, что-нибудь не так сделал?»

Но стоящий рядом Цыбенко спокойно улыбался.

Гурьку сменил у двигателя Митя Коробков. У других моторов стояли Лизунов и Жора Челноков. Каждый из них выполнял команды лейтенанта Го-лощапова, а старшина и инженер-капитан Вукулов следили, как они исполнялись юнгами.

Гурька поднялся на палубу. Винты будоражили утреннюю гладь моря, и за кормой вскипали буруны, оставляя за катером широкий пенистый след. Вверху хлопало на ветру полотнище военно-морского флага.

Лизунов получил телеграмму: мать сообщает, что тяжело заболела, и просит немедленно выехать домой.

В тот же день Николай получил отпуск. На пароходе «Краснофлотец» он выехал в Рабоче-островск. В Кеми пересел с пригородного на поезд дальнего следования. В вагоне ехали одни военные. Школа юнгов открылась недавно, и никто еще не видел такого маленького хлопчика в морской форме. Прослужив несколько лет в Заполярье, где гражданского населения почти не было, весь военный народ вагона был рад встрече с маленьким человеком во флотском костюме. И жадно тянулась к нему истосковавшаяся по детям солдатская душа. Один матрос уступил место мальчику на средней полке, другой угощал рыбой. Скоро все узнали, как его зовут и сколько ему лет, узнали, что у него серьезно заболела мать, сочувствовали и утешали.