Вильям Козлов - Ты еще вернешся, Тришка

— Я такой лес только на картинах Васнецова и Шишкина видела, — говорит Майя.

Роман в картинах и художниках не очень-то разбирается и переводит разговор на другое.

— Хочешь, научу тебя ездить на мопеде?

— Правда? — оживляется Майя. — Я думала, ты только мальчишек учишь.

— Как исключение… — улыбается он.

Мопед они оставили в кустах у Черного озера.

С трудом пробрались они сюда по узкой лесной тропинке, а дальше и на велосипеде не проедешь.

Мопед стоял на месте. Роман вывел его на тропинку, завел и, подождав, пока девочка заберется на заднее сиденье, тронул с места. Роману хотелось с шиком прокатить ее по лесу, но негде было развернуться: тропинка узкая, виляет меж толстых деревьев, да и почва пружинит. То старые листья, то папоротник, то зеленый мох. Лишь вырвавшись из леса, Роман припустил по лугу вдоль Уклейки.

Майя оказалась понятливой ученицей. Не сравнишь с Виталькой Гладильниковым. Правда, раза два она упала, но машину не повредила, лишь локоть себе оцарапала. Мопед трещал на первой скорости — вторую Роман пока опасался включать, — за ним тянулся синий жирный дымок, длинноногая девчонка с развевающимися волосами, азартно вцепившись в руль, катила по лугу. Внезапно руль круто вильнул, и Майя полетела в траву. Мопед подпрыгнул козлом и повалился набок. Девочка тут же вскочила на ноги и, подбежав к маленькой кочке, усыпанной желтыми цветами куриной слепоты, нагнулась. Роман подошел к ней.

— Чуть на гнездо пеночки не наехала, — сказала она.

У самой кочки, в траве, спряталась аккуратная серая корзиночка, сплетенная из сухих травинок и выложенная пухом. В ней лежало пять маленьких пестрых яиц. А над головами ребят с криком порхали обеспокоенные птицы.

— Она вылетела из-под самого колеса, — продолжала Майя. — Я как крутнула руль… Почему я упала?

— Кто же на скорости круто поворачивает?

— Зато на гнездо не наехала, — сказала Майя.

Роман выправил руль и, подняв голову, увидел Егора Пестрецова. Тот стоял на тропинке и причесывал розовой расческой мокрые слипшиеся волосы. Видно, только что выкупался в Уклейке. Там, у старой запруды, есть одно глубокое место. Даже Егору будет с головой. И хотя Пестрецов, как обычно, улыбался, темные глаза смотрели пристально и недобро. В детстве его звали Косым, а потом почему-то это прозвище от него отлипло. Может, потому, что Егора в поселке старались не задевать. Одно время он работал на валке леса, потом — слесарем в ремонтных мастерских. Здесь он зарабатывал меньше, но зато времени свободного у него было больше. А все свободное время Егор проводил в лесу или на озере. И его мать частенько ездила с большой завязанной мешковиной корзиной в райцентр на рынок. А что было в корзине, никто не знал, могли лишь догадываться…

Кончив причесываться, Егор дунул на расческу и спрятал в карман. Шелковая рубашка с молнией обтянула широкие плечи, чисто выбритые щеки лоснятся. У Пестрецова праздничный вид. Уж не идет ли он снова свататься к Никифоровой дочке?..

— Что же это ты даешь всем кататься на моем мопеде? — мягко, с улыбкой, упрекнул Егор. — Им только дозволь… — Он кивнул на собиравшую на лужайке цветы Майю. — Хорошую вещь искалечат.

В Романе поднималась ненависть к этому человеку. Знал бы — вовек бы не связывался с этим мопедом!

— А машина, велосипед ли, мотоцикл ли, любит одного хозяина, — продолжал поучать Егор. — Как пошла вещь по рукам, пиши пропало! Гляжу я, как ты распоряжаешься моим мопедом, и, веришь, сердце кровью обливается.

В словах Егора неприкрытая насмешка и угроза. И глаза пронизывающие, холодные.

Роман, опершись о мопед, молчал.

— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль

— Ну, поиграл с моей техникой и будет, — сказал Егор и положил тяжелую руку на руль. — За амортизацию я с тебя ничего не потребую. — И он рассмеялся, показав скошенные с одной стороны крупные желтоватые зубы.

— Не отдам! — воскликнул Роман и рванул руль к себе.

Майя подняла голову, выпрямилась. В руке у нее букет ромашек и еще каких-то розоватых мелких цветов.

— Ай-яй! — покачал головой Егор, разглядывая мопед. — Фара сбоку помята… и рама плохо покрашена. Небось, кистью мазал? А надо бы из распылителя… А это что? — он нагнулся к звонку и посигналил. — Разве это сигнал? Пискляк какой-то. Мог бы и получше звоночек подобрать…

— Гад ты! — с ненавистью сказал Роман, не отпуская руль, хотя он понимал, что все потеряно.

— Что же мне с тобой, грубияном, делать? — улыбнулся Егор. — Слова-то какие нехорошие говоришь… Надо бы проучить, да вот как? По шее накидать или…

— Дом подожги! — выдавил сквозь стиснутые зубы Роман.

— Намеки какие-то… — поморщился Егор и вдруг, округлив глаза, рявкнул: — Руки убери с чужого аппарата, гнида!

Может быть, если бы к ним в этот момент не подошла Майя, Роман и не осмелился бы броситься на парня, который был по крайней мере в три раза сильнее его. Он ткнул кулаком в наглое, улыбающееся лицо Егора и в то же мгновение мощным ударом был отброшен в сторону и растянулся на тропинке у самых ног Майи.

— Как вам не стыдно?! — закричала девочка. — Вы же большой, а он…

Роман облизнул разбитые губы, поднялся на ноги и неожиданно снова бросился на Пестрецова. Тот, не ожидавший этого, отпрянул и, видно, оступился. Падая, он увлек за собой мопед. Егор пружинисто вскочил и сгреб Романа за воротник. Рубашка затрещала. И Роман почувствовал, что его правое ухо попало в железные клещи.

— Не бить же тебя, несмышленыша, — цедил Егор. — Я тебе все ухи откручу… — Пальцы его тискали, кромсали ухо. Роман с трудом сдерживался, чтобы не закричать от боли. Сильнее боли его терзало унижение: на глазах у девчонки его дерут за уши, как малолетку… Уж лучше бы Егор ударил кулаком.

И тут его удивила Майя. Она кошкой бросилась на Егора, вцепилась в его рукав.

— Вы… вы зверь! — кричала она. — Отпустите его!

Пестрецов ослабил хватку, и Роман вырвался. Невольно ощупал ухо. Ему показалось, что оно стало огромным, как у слона, и налилось кровью. На глазах выступили непрошеные, предательские слезы.

— Какая отчаянная собачка, — ухмылялся Егор. — А ежели бы рукав оторвала? Рубашка-то у меня новая, весной только купленная… Пришлось бы твоему дедушке разориться… Иль он, говорят, профессор, богатый?

— Я не хочу с вами разговаривать, — сказала Майя и повернулась к Роману. — Уйдем отсюда!

Роман стоял, опустив руки, и отрешенно смотрел прямо перед собой. Бывают в жизни человека такие унизительные мгновения, когда он бессилен что-либо сделать. А как хотелось бы ему броситься на Егора…Раз! Раз! — сокрушительным ударом в челюсть свалить этого верзилу на землю…