Борис Ицын - Подростки

Десятилетняя Валькина сестренка Наташа, резавшая хлеб, выронила нож и зажмурила глаза.

В этот момент в избу вбежала соседка Дарья Тропина, растрепанная и перепуганная.

— Аким Семенович, голубчик… Марьюшка, — закричала она, едва переступив порог, — что же теперь делать я буду? — и в изнеможении опустилась на лавку.

— Что случилось? С Михайлой что? — в один голос спросили Аким и Марья.

— Увели! Обыск сделали и увели… — она заплакала в голос, утирая слезы подолом широкой кофты.

Мать крестилась на икону. Отец торопливо надевал картуз.

— Наташка! — стараясь казаться суровым, сказал Валентин сестренке, когда шаги родителей затихли за окном. — Возьми вот, зачини, только матери не напоминай.

— Ох, Валька, и угораздило же тебя. Влетит теперь, — проговорила девочка, рассматривая рубаху.

— Молчи, знай, — буркнул Валентин. — Дай-ка лучше поужинать. — Он взял краюху хлеба, густо посолил ее и тут вспомнил, что с утра не ел.

«Теперь, чай, не попадет, — подумал он. — Отцу с матерью не до меня, а там забудется». — Он жадно глотал тепловатые щи. На сердце стало легко, хотелось смеяться, а то и запеть. Но он сдержался. Не ровен час, отец с матерью вернутся. — «Вот здорово! — продолжал думать он. — Вовремя Дарью принесло. Повезло, одним словом!»

Быстро поужинав, успокоенный и довольный, он уснул на своем жестком тюфячке.

Проснулся Валентин среди ночи, разбуженный голосами отца и матери.

«Про рубаху, верно, говорят», — испуганно подумал он.

Но отец и мать говорили о чем-то другом и, должно быть, важном. Мать вполголоса спросила:

— За что ж его?

— Кто его знает, — ответил отец, помолчав.

Они зашептались. Мать заговорила быстро-быстро, отец изредка отвечал ей. До мальчика доносились только отдельные слова: «засудят… оправдается… пронюхали… полиция… в лесу». Несколько раз повторили одно и то же незнакомое слово — сходка.

Затем мать начала уговаривать отца. Валя слышал, как она шептала: «Не ходил бы… не связывался… по миру пойдем».

Отец молчал, лишь иногда коротко успокаивал жену:

— Знаю… знаю… не вожусь я, — и добавлял: — спи, старуха, спи…

Наконец родители замолчали. Отец, казалось, заснул, а мать еще долго ворочалась, вздыхая.

Мальчик ничего не понял из этого разговора, но почувствовал, что речь шла о чем-то серьезном и таинственном.

«Что это за сходка такая? Сходка… значит сходятся. Но почему за это засудить могут? Разве в лес ходить нельзя? С кем это отец обещал не водиться?»

Мысли эти утомили мальчика, и он незаметно заснул.

Утром Валя первым долгом бросился к приятелю своему, Митьке-Механику. Тот сидел под навесом и мастерил самострел — деревянное ружье с канавкой вместо ствола и луком. Для лука Механик приспособил старый зуб от конных граблей. Митя всегда что-нибудь мастерил, за то и прозвище свое получил. Он лучше всех в поселке делал рогатки, змейки, самострелы и самопалы из старых берданочных патронов.

Вале не терпелось поведать приятелю об аресте Михайлы. Но торопиться не полагалось. Он не девчонка — сразу все выбалтывать. Нужно разговаривать степенно, солидно, как подобает взрослому мужчине.

Мальчик сел на лежавшее полено и посмотрел на приятеля. Тот молча прорезывал бороздки для лука. Его слегка веснушчатое лицо было покрыто капельками пота, белобрысые брови нахмурены, голубые глаза серьезны. За левой щекой бугром шевелился язык.

— Мастеришь? — спросил Валя.

— Помалу.

— Самострел?

— Самострел.

Валя помолчал немного и с безразличным видом произнес:

— Михайлу арестовали.

— Знаю, — сказал Митя, не поднимая головы.

Это ошеломило Валентина.

— Откуда знаешь-то? — воскликнул он, схватив приятеля за руку.

— Брат Данила говорил.

— Данила? А он откуда знает?

— Стало быть знает.

— А я знаю, за что его!

— Ага, — протянул Митя, — за сходку.

Валентин был обескуражен. Шел сообщить такую новость, а тот все знает. Он, поди, знает и что такое сходка. Одно слово — Механик.

Спросить, однако, он не решился. Любопытство — дело не мужское. Обождать надо, может, глядишь, и сам скажет.

Механик перестал мастерить. Он сосредоточенно смотрел перед собой, слегка прищурив левый глаз и закусив нижнюю губу. Валентин понял: приятель о чем-то задумался. Но о чем?

— Далеко понесет? — показав на самострел, спросил Валя, чтобы не молчать.

— Прут тугой, сажен, может, на двести.

— Брешешь!

— Собаки брешут. Увидишь.

— А метко бьет?

— С сосны воробья ссажу.

— А вот чирка не убьет!

— Чирка? Сказал! Крякушу возьмет, если близко.

Валя свистнул. Механик возмутился.

— Спорим! Айда в лес, попробуем!

— Айда завтра! С утра и пойдем. Можно в лесу заночевать… А сходки всегда в лесу бывают, — помолчав, не совсем уверенно проговорил Валя.

— Ага! — согласился приятель. Покончив с самострелом, он теперь строгал тонкие и длинные березовые стрелы. — К Федосеичу зайдем. Давно не бывали.

— Мамка вчера все отца уговаривала: не вяжись, говорит, с ними, — произнес в раздумье Валя.

— Вот и я говорю: Данилка наш тоже, наверно, с ними. Гулять не гуляет, да и дома не сидит. Все, поди, на сходках.

— Что они там делают? — не выдержал Валя.

— Кто их знает! Путаники, одним словом.

На другой день ребята собрались в лес. И хотя они ничего не говорили друг другу, оба понимали, что идут не самострел пробовать, а к Федосеичу — узнать от старика о том, что так их заинтересовало.

Отправились, конечно, с ночевкой. Вышли пораньше, шагать было верст семь.

Утро стояло тихое. Маленькие домишки точно вросли в землю. Мягкая прохладная пыль покрывала дорогу. Босые ноги ребятишек быстро посерели.

Сразу за крайней улицей начался березняк. Приятели шли по узенькой тропинке. Молодая поросль хлестала их по рукам, по лицу, цеплялась за платье. Белоствольные березы низко опустили ветви. Солнечные зайчики светлыми пятнами лежали на траве, на стволах берез, пробегали по одежде ребятишек.

— Митяй, а помнишь, как нынче зимой Никодим Павлович все допытывал на русском, на кого похожа береза?

— А Васька еще сказал: на дерево.

И ребята засмеялись, вспомнив урок русского языка, на котором они учили, что такое сравнение.

— А, верно, Митяй, на кого похожа эта береза? — и Валя показал на толстую старую березу, почти до самой земли склонившую ветви.

— На тятькину бороду.

— Тю! Зеленая-то! Садитесь, Губанов, кол! — подражая Никодиму Павловичу, пробасил Валя.

— Кошельников! — Мите понравилась эта неожиданная игра. — Скажите, на что похожа береза в лесу?

— На мамку, когда она пол метет, — подумав немного, ответил тот.

— Садитесь, Кошельников, — двойка!

Мальчикам было весело. Они вышли на небольшую, залитую солнцем полянку.