Борис Ицын - Подростки

— А кто его знает, может, где чужой притаился? Да и меня-то он хорошо не знает, а вдруг я переодетый сыщик? И не только я его спрашивать буду. Не может же он всех в лицо знать. Наконец кто-нибудь посторонний может подойти и случайно поинтересоваться, не ищет ли он лошади, ведь мужик-то с уздечкой. Зато дальнейший разговор позволит узнать, свой или чужой. Осторожность в нашем деле — главное.

— Вам сейчас в первый дозор садиться, — сказал немного погодя Степан Николаю и Любе, — не забыли, что делать надо?

— Чего тут забывать, — ответил мальчик.

— А все-таки повторите!

— Мы должны сидеть, будто отдыхаем, и смотреть за теми, кто мимо идет, — начала Люба.

— Если он картуз снимет и снова наденет… — подхватил Николай.

— А женщина должна платок головной развязать и завязать снова…

— Да, да. Значит, идет свой, а не сделает — чужой. Тогда я ее оставлю здесь, — Николай показал на Любу, а сам побегу вперед по дороге, чтобы обогнать чужого…

— По дороге взрослые патрули будут, — не вытерпел и вмешался Валентин. — Они увидят, что мы бежим и разберутся, кто и зачем идет по дороге.

— Правильно, молодцы, на пять с плюсом! — сказал, улыбаясь, Степан. — Ну, сидите, да будьте внимательны.

— Ничего: они прозевают, мы с Верой не пропустим, — сказал Валя.

— А вы прозеваете, мы с Фатьмой есть, — вставил свое слово Механик.

— Расхвастались! — неодобрительно проговорил Николай.

— Нельзя на других надеяться, — сказал Степан. — Сами не должны ни одного человека прозевать. А три патруля это на всякий случай, и тут случайность может быть. Посторонний человек снимет картуз, чтобы лоб обтереть, вы его пропустите, но у второго поста он уже не сделает этого.

Вскоре все шестеро сидели на своих местах. Дежурить было совсем не скучно. По дороге часто проходили то в одиночку, то парами, а иногда и группами по-праздничному одетые мужчины и женщины. Шли с гармошками, балалайками, гитарами, несли корзины с продуктами, — одним словом, — гулял народ, обрадовавшись теплому воскресенью.

Ребята внимательно следили за прохожими, с минуты на минуту ожидая, что появится чужой. Но все обошлось без происшествий.

Сидеть пришлось недолго, народ собирался дружно, и вскоре к последнему дозору подошел Степан и четверо друзей, которых Антипов снял с постов.

— Молодцы, — сказал он, — все идет, как полагается. Ваша работа закончена. Можете бежать вон туда, в лес.

Все шестеро, схватившись за руки, кинулись было к лесу.

— Стой! Стой! — крикнул парень. — Эх, вы! Кто же вас пропустит так, безо всяких? Слушайте, да крепко запомните: как только вас остановят, вы говорите: мы сегодня празднуем и радуемся. Поняли?

— Поняли, — крикнули ребятишки и пошагали к лесу.

— Эй, пострелы, куда?

Дети оглянулись. Откуда окрик? Никого как будто поблизости нет?

— Куда, говорю, разлетелись? — Из придорожной канавы, заросшей невысоким кустарником, поднялся пожилой, незнакомый мужчина.

Николай шагал немного впереди. Его и остановил незнакомец. Мальчик от неожиданности опешил. Но тут же подбежали остальные и чуть не хором заявили: «Мы сегодня празднуем и радуемся».

— А, пикетчики! Ну, бегите, бегите.

Ребята уже к лесу подошли и опять не заметили, как наткнулись на человека, сидевшего в густой поросли молодых берез.

— Куда? — негромко окликнул он ребятишек. Но теперь они не растерялись, ответили сразу и через несколько минут вбежали на большую, залитую солнцем поляну. Здесь было много народу.

Ребята присели в сторонке, внимательно разглядывая собравшихся. Для них все было новым и необычным. Чувствовали они себя взволнованно. Еще бы! Сколько мечтали они хотя бы узнать, что такое сходка, а сейчас присутствуют даже на маевке.

— Вон Елена наша, — не без гордости сказал Валентин, показывая на сестру, сидевшую в группе женщин и девушек под большой березой.

— А это, смотрите, товарищ Андрей, — показал девочкам Николай.

— Эх, Данилы нашего, жалко, нету! — вздохнул Митя.

— Да, плохо ему в тюрьме.

Ребятам стало грустно. Они вспомнили своего первого друга и наставника.

— Товарищи! — раздался молодой громкий голос. Посреди полянки, на толстом пне старой березы стоял плечистый, среднего роста мужчина. Его сухощавое лицо было смуглым. Говор, носившийся над поляной, стих. Все повернулись к человеку, стоявшему на пне.

— Товарищи! — после небольшой паузы повторил оратор. — Поздравляю с первой маевкой челябинских рабочих!

Сидевшие встали. Встали и ребята. Почти одновременно в разных концах полянки взвились, как языки пламени, алые полотнища знамен.

— Знамен-то, знамен! — шепотом воскликнула Люба.

— Раз… два… три… шесть! — сосчитала Фатьма.

— Тише вы, — шепнул Митя. — Поют.

И действительно, над поляной вспыхнула песня. Чей-то приятный женский голос начал негромко, но внятно:

И сразу десятки голосов громко и сильно подхватили торжественный напев. Ребятам казалось, что они поют громче всех, а голоса звучат мужественно и грозно. От волнения щекотало в горле.

Песня окончилась, а друзья стояли, не шевелясь, замерев в восторге. Торжественны были и лица окружающих.

Человек, стоявший на пне, заговорил. Открыто, в полный голос он произносил такие слова, как «революция», «вооруженное восстание», и это было удивительно и радостно.

Когда оратор кончил, раздались громкие хлопки и снова полилась песня, на этот раз бодрая «Варшавянка». Ребята и ее знали. Они пели вместе со всеми, гордые сознанием того, что участвуют в маевке вместе с революционерами.

Подошел Степан.

— Ну, мальчики, — сказал он тихо, когда песня кончилась, — есть для вас новое поручение. В дозор пойдете. Забирайтесь вон на те березы. Видите, с которых парни спускаются. Ты, Валя, на эту, Николай — вон туда, а Дмитрий на ту, что у дороги городской. Смотрите внимательно за дорогой и вокруг. Если увидите полицию, солдат или просто большую группу народа — свистите.

— А если одного? — спросил Николай.

— Если один или двое, тревоги не поднимайте. Этих есть кому проверить. Ваше дело предупредить о приближении большого количества людей, чтобы на нас не могли напасть неожиданно. Глядите в оба, не прозевайте! Ну, марш! Живо!

Ребята не заставили повторять дважды. За несколько минут они вскарабкались до средины берез и сели верхом на толстые сучья, укрывшись за стволами, так, чтобы с дороги их нельзя было заметить. Переплет веток, довольно густой на этой высоте, скрывал их от постороннего глаза, не мешая им видеть, что делается вокруг. Митя сидел лицом к городу. Впереди было пустынно. Далеко, насколько хватал глаз, тянулась, утомляя своим однообразием, серая лента дороги. Он стал внимательно, кусок за куском, просматривать лежащее перед ним пространство. Вначале это ему показалось занятным. Вон там что-то черное шевелится, должно быть, корову или лошадь выгнали на раннюю траву. Вон совсем недалеко в канаве лежит человек, очевидно, часовой. Однако скоро это надоело. Сидеть было не очень удобно и скучно. Он оглянулся. На березах чернели фигуры приятелей, а внизу на поляне, точно цветы в поле — люди в ярких праздничных одеждах. На пне стоял седобородый старик. Он что-то говорил, размахивая руками. Слова его сюда не долетали. Вот он кончил речь. Снова вспыхнула песня, но издалека она уже не казалась такой мощной. Митя посмотрел на березу, где сидел Николай. Тот тоже оглянулся. Механик показал рукой на дорогу, отрицательно покачал головой, — ничего, мол, пусто.