Петр Стегний - Тайна старого чердака

— Ну, нет, — не согласилась Клава. — К нему подход нужен.

И запела, замурлыкала, одновременно почесывая у кота за ухом:

— Нас за все утро никто за ушком не почесал, никто слова человечекого…

— По-французски, — встрял по своему обыкновению Ватсон.

— …не сказал, — закончила Клава.

И о, чудо! Кот замурлыкал в ответ!

— Вы слышите, он отвечает, — возликовала Клава.

Мы прислушались и вдруг в мерном, как тарахтение мотора, мурлыкании отчетливо различили то, что заставило нас окаменеть от изумления.

— Ici, ici, ici [16] Здесь, здесь, здесь. (фр.) , - передавал кот, как полярник на льдине.

— Здесь? Где это здесь? — недоуменно вопросил Кирилл.

При этих словах кот перестал мурлыкать, встал с ленивой грацией избалованного вниманием любимца публики и пересел на другое место. Рядом с тем, где он только что находился. Во взгляде его увлажненных печальных глаз читалось брезгливое недоумение непонятливостью подрастаюшего поколения.

— Но здесь же ничего нет, — с недоумением произнесла Клава, глядя на плотно пригнанные доски пола, где только что сидел Мюрат.

И тут пробил звездный час Ватсона. Встав на колени, он принялся тщательно простукивать предусмотрительно прихваченным с собой деревянным молоточком почерневшие от времени доски. Мы с Клавой, не дыша, следили за его ставшими неожиданно осмысленными движениями. Между тем Ватсон, явно нашедший себя, настолько погрузился в свое занятие, что когда звук, издаваемый молоточком, изменился, выдавая скрывающуюся под полом пустоту, методично довел дело ло конца, точно определив размеры тайника.

И только после этого он выпрямился, отер пот со лба и сказал:

— Не подвел котяра, хоть и француз (по французскому у Ватсона была четверка с минусом).

Дальнейшее было делом техники. Подцепив доску ломиком, обнаруженным в углу, Ватсон вскрыл тайник. В нем, к нашему разочарованию, оказалась не диадема неаполитанской королевы и не жемчужина "Перегрин" княгини Юсуповой, а помятая жестяная коробка из под папирос "Пилот". На ее крышке был изображен сталинский сокол в шлемофоне, глядящий из-под поднятой руки в небо, в котором парил самолет ПО-2. Вместо пропеллера у него был изображен большой кукиш. Надпись под самолетом гласила: "Наш ответ Чемберлену!".

— Опа-на, — разочарованно протянул Ватсон и бросил укоризненный взгляд в сторону кота.

Тот, как мне показалось, всем своим видом демонстрировал, что на нашем месте он не стал бы торопиться с выводами.

И вновь оказался прав. Приняв коробку из рук Ватсона, я осторожно потряс ее. Послышалось приглушенное позвякивание металла о металл. В коробке явно что-то было. Под громкое сопение Ватсона и прерывистое от волнения дыхание Клавы, окруживших меня, я осторожно поддел деформированную от времени крышку коробки и потянул ее наверх. Она со скрежетом раскрылась.

На дне лежали два абсолютно одинаковых золотых креста продолговатой формы. По центру в них были вделаны две полированные деревянные вкладки. Кресты были украшены коронами, а с задней стороны их охватывали пальмовые венки. Нижние части крестов заканчивались винтообразными набалдашниками, похожими на те, что на старых ручных часах использовались для подзаводки механизма.

Мы с Клавой осторожно извлекли находки из коробки. Кресты, оказавшиеся неожиданно увесистыми, приятно холодили руки.

— Смотрите, здесь еще какая-то бумажка имеется, — воскликнул вдруг Кирилл, в руках которого осталась коробка.

Бумажка оказалась картонным прямоугольником с золотым обрезом на котором прописными буквами по старой орфографии было написано:

КРЕСТЫ РЫЦАРЕЙ ГРОБА ГОСПОДНЯ

— Тамплиеры! — торжествующе заорал Ватсон. — Я же знал, что кот не врет!

От избытка чувств он подхватил Мюрата на руки и расцеловол его в усатую морду. Кот поморщился, но в целом, как мне показалось, принял восторги Ватсона как должное.

Впрочем триумф Кирилла оказался кратковременным.

— Здесь еще дата имеется, — подала голос Клава, все это время внимательно рассматривавшая картонную карточку. — Вот, в углу.

— 1881 год, — громко прочитал Кирилл, выхвативший картонный прямоугольник из рук Клавы.

— А в 1881 году никаких тамплиеров уже не было, — не без ехидства произнесла Клава. — Если мне не изменяет память, орден прекратил свое существование в начале XIV века.

На Кирилла, вновь пережившего крушение своих затаенных надежд, было жалко смотреть.

Но вот, что странно. Кот, до этого равнодушно внимавший нашим спорам, вдруг поднялся, лениво проследовал в направлении Кирилла и сел у его ног.

И замурлыкал.

Находка, сделанная нами на чердаке старого сарая, требовала безотлагательных и, что не менее важно, осмысленных действий с нашей стороны. Что делать с крестами? Мы с Ватсоном склонялись к тому, чтобы отдать их кузену и мадам Толстой — ведь это они послали нас на чердак старого сарая. Осторожная Клава настаивала на том, чтобы предварительно посоветоваться с кем-то из взрослых.

В ее рассуждениях был определенный резон: кресты явно представляли собой большую ценность, причем, вероятно, не только историческую. Ватсон, вспомнив когда-то виденный им фильм "Золотая лихорадка" с Чарли Чаплиным, даже попробовал их на зуб, но в силу полного отсутствия знаний о предмете исследования к определенному заключению не пришел. Клава утверждала, что кресты просто позолоченные, так как пробы на них мы не обнаружили. Меня больше занимало происхождение крестов. Откуда бы взяться в нашем Глухово регалиям рыцарей Гроба Господня?

Так бы мы и спорили до морковкиного заговения (цитирую бабушку), если бы не случай в лице деда, вернувшегося из Оптиной пустыни. И с ним встреченные им там две его старые знакомые монахини, да ни откуда-нибудь, а из самого Иерусалима! В общем, извините за каламбур, гора пришла к Магомету (цитирую нашу учительницу истории Евдокию Маврикиевну). Кто, если не матушки, прожившие много лет на Святой земле, могли помочь нам разобраться в том, что же представляла собой наша находка? Но как быть со словом, данным Александру Ивановичу?

Решили так: кресты деду и иерусалимским монахиням покажем — нашли, мол, случайно вот тут, неподалеку, — но о кузене и мадам Толстой не скажем ни слова.

Взглянув на наши озабоченные лица, дед сразу же, без лишних вопросов, согласился пройти с нами в беседку для конфиденциального разговора. Разумеется, вместе со своими гостьями игуменьей Варварой, настоятельницей русского женского монастыря в Иерусалиме, и монахиней Марией (дед в свое время — цитирую — "изрядно пооббивал подошвы на Святой земле"). Иерусалимские гостьи нам сразу понравились. В строгом взгляде матушки Варвары нет-нет и проскальзывала, как лучик солнца на хмуром московском небе, добрая улыбка, в руке она перебирала плетеные иерусалимские четки с крестиком на конце. В ее сдержанно-немногословной — как и положено матушке-игуменье — речи слышался мягкий англоязычный акцент (она долго жила в Австралии).