Петр Стегний - Тайна старого чердака

Психологически рассчет Миши на жалость преподавателя был точным. Наша физичка Маргарита Прохоровна тут же ринулась ему на помощь. И надо сказать, что путь ее лежал вдоль той стены нашего класса, на которой были развешаны портреты великих физиков. В массивных рамах, под каждой из которых имелось какое-то изречение, призванное, по мысли нашего директора, навсегда запечатлеться в нашем сознании. К примеру, под портретом Альберта Эйнштейна значилось: "Тот, кто хочет видеть результаты своего труда немедленно, должен идти в сапожники". Кстати сказать, любимая цитата Маргариты Прохоровны, вернее, вторая после пословицы "терпение и труд все перетрут".

И надо же такому случиться, что именно этот, любимый портрет нашей учительницы вдруг срывается с крюка, на котором он много лет мирно покоился. Причем именно в тот момент, когда Маргарита Прохоровна оказалась точно под ним. Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы не Хмырь, друг Чмо, сидевший, кстати, на крайней парте по ходу движения физички. С молниеносной, неожиданной для его на вид неуклюжей фигуры быстротой он взмыл в воздух в акробатическом прыжке, успев каким-то немыслимым образом изменить полет великого физика, рухнувшего на подоконник.

Когда Маргариту Прохоровну откачали, народ обступил Хмыря. Принимая поздравления, бывший Хмырь, а ныне Вася Иванов объяснял свою невероятную реакцию регулярными занятиями в секции баскетбола.

Впрочем, истинным героем дня, правда, в несколько ином смысле, стал Чмо. Дело в том, что, как показал проведенный вскоре коллективный "разбор полетов", в то время, когда Миша мучился у доски, он совершал в его направлении интенсивные пассы руками. Концентрируя, как он полагал, энергию и направляя ее на помощь страдальцу Мише (по другой версии, энергетический поток, генерируемый Чмо, был направлен в сторону Маргариты Прохоровны и был призван внушить ей, что вызывать в тот день к доске самого Чмо было вовсе необязательно).

Спустя короткое время коллективная мысль, правда, вошла в нужное русло. Подозрения, дремавшие в головах большинства из нас, со своей обычной прямотой сформулировала Клава Козлова.

— Он, может, и пытался сконцентрировать энергию, но так как толком не знает, как это делать, то часть ее пошла куда надо, то есть на Маргариту Прохоровну, но другая — на портрет. Вот он и рухнул, причем никто не знает, что было бы, если бы не Вася.

При этом она тепло, на мой взгляд, излишне тепло посмотрела на Хмыря. Тот, осмыслив сказанное, подошел к Чмо и дал ему крепкий подзатыльник.

Вот такая история. И, мне кажется, я понимал, почему она вспомни-лась Ватсону именно сегодня: в тот вечер у нас обоих было ощущение, что события могут начать развиваться в неожиданном направлении. Причем совсем не обязательно, что мы окажемся в состоянии их контролировать.

Впрочем, мы, кажется, в очередной раз отвлеклись от главного сюжета нашего правдивого рассказа. Между тем наступил вечер, окна на втором этаже нашего дома погасли. На Глухово опустилась тишина, только с первого этажа, где коротали время бабушка с дедом доносилось усыпляющее журчание телевизора.

— Пора, — наконец, выдохнул Ватсон.

— Пора, — согласился я, и мы, подсвечивая себе дорогу фонариками, направились в глубину сада, где на фоне угасающего неба темнел силует старого сарая.

Мюрат, король неаполитанский, уже ждал нас, сидя у приставной лестницы, ведущей на чердак. Первым по лестнице поднялся Ватсон. С замком проблем действительно не было — он открылся с первого поворота ключа. За Ватсоном на чердак проникли и мы с Мюратом, причем кот сам вспрыгнул мне на руки.

Огляделись. Чего только здесь не было. Лучи фонариков вырывали из темноты какие-то доски, наваленные в правом углу, оконные рамы без стекол, шкаф с оторванной дверцей, видавшие виды валенки, два погнутых самовара с отбитыми носиками, ящик с гвоздями. Словом, все, кроме докторского саквояжа со связкой старых газет.

Внимательно исследовав все чердачные закоулки, заглянув в шкаф и даже в ящик с гвоздями, мы вынуждены были констатировать полную бесплодность своих поисков.

— Ничего нет, — мрачно произнес, наконец, Ватсон. — Туфта все это, фантазии мадам Толстой.

При этих словах кот, следовавший за нами по пятам, вдруг фыркнул, будто обидевшись, и исчез в темноте. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Кот лавировал между обломками мебели, как акула в бурном море. Я едва поспевал за его метаниями. Наконец, в дальнем углу сарая Мюрат замер, как вкопанный, потом встал на задние лапы опершись передними об стену, посмотрел наверх и громко мяукнул. Ватсон, подоспевший мне на помощь, подсветил фонариком балку, проходившую на высоте чуть больше человеческого роста. Приподнявшись на цыпочки, он пошарил рукой поверх балки, но сделал это так неловко, что на голову ему, поднимая клубы пыли, упал какой-то увесистый предмет.

Все произошло так неожиданно, что я, в отличие от Хмыря, защитившего физичку, не успел придти к Ватсону на помощь. Впрочем, он, судя по всему, не пострадал. Он нагнулся, а выпрямившись произнес свистящим шепотом:

— Есть.

В руке его был саквояж.

Торжественное вскрытие саквояжа состоялось на следующее утро на веранде Софьи Ивановны. Доставленный нами со всеми необходимыми предосторожностями он был водружен в центр стола. Вокруг расположились все действующие лица: мадам Толстая, кузен и мы с Ватсоном. И, разумеется, кот, устроившийся на подоконнике в точно той же позе, что и в прошлый раз, — вполоборота к почтенной публике, присутствуя одновременно и на авансцене, и за кулисами предстоящего действа.

Саквояж походил на большой кошелек с двумя замками-защелками на опоясывавшем его верхнюю часть медном ободке. Александр Иванович, положив указательные пальцы рук на замки, глянул на нас и произнес:

— Ну, с Богом! — кузен был заметно взволнован.

Старушка перекрестилась.

Замки щелкнули, и саквояж раскрылся, как бы развалившись пополам. Кузен осторожно извлек из него пачку старых газет.

— Что и требовалось доказать! — торжествующе воскликнул он, обращаясь почему-то к коту. Тот равнодушно отвернулся. Мадам Толстая, напротив, захлопала в ладоши, вся светясь от радости.

Мы с Ватсоном сразу поняли, что кузена интересовали газеты за июль-август 1918 года. Он сразу отобрал их из общей пачки и разложил на столе перед собой. Их было немного — не больше десяти.

— Les journaux ne sont pas en complet [8] Здесь не все газеты (фр.) , - Софью Ивановну почему-то обеспокоило, что отдельных номеров "Ильинской правды" за интересовавший кузена период времени явно недоставало.

— Не беспокойтесь, моя дорогая, — отвечал Александр Иванович, не отрываясь от просмотра лежавшей перед ним пачки. — Лучше синица в руке, чем блуждающий журавль или, как говорят итальянцы, журавль-перегрино [9] Игра слов от итал. Peregrino (блуждающий). в небе.