Ая эН - Ёлка, которая пароход

– Дед, а можно как-то…

«Что как-то?» – Дед опять посмеивался.

– Как-то исправить ситуацию с тем, что я не гений.

«Хэх… Как-то можно!»

– Как?

«Как Сима и Витя, например».

– Что? Какие еще Си… А, как в книжках, что ли? Да лана, ты что? Это же примитив и наивняк, старье!

«Это ты – примитив и наивняк, – беззлобно парировал дед. – «Да лана!»… Паришь в своих виртуальных мирах и ждешь, пока все хорошее само собой произойдет. А рецепт на самом деле один: пахать и пахать».

– И все?

«И все».

Петя отвернулся и стал смотреть в окно.

«Вообще-то не совсем все, конечно. Даже совсем не все. Но это первый шаг, в любом случае. Первый уровень, точнее».

– А потом?

«А это я тебе потом скажу».

– Когда?

«Когда ты с первым уровнем справишься».

Петя повернулся к портрету:

– А я пока не справился?

Портрет вздохнул:

«Да ты даже не начинал еще! Повторяю: как ты можешь с чем-то справиться или что-то выучить, если ты только мечтаешь, рассуждаешь, строишь планы, а потом ровным счетом ничего не делаешь, выезжаешь за счет других!»

– Я ни за счет кого не выезжаю!!! – вспыхнул Петя.

«Ах-ах! – воскликнул дедушка. – Шкатулку тебе нашла Вика, шифр подсказал Йоль, библиотеку разобрал папа, инглиш даст списать Ксюша. А остальное ты все сам, о да-а-а! Перевернул весь дом сам, не спорю!»

– Да пошел ты!!! – разозлился Петя и хлопнул портрет на стол фотографией вниз. – Портретище несчастное!

Потом бросился к форточке, распахнул ее и стал судорожно дышать холодом. Потом замерз, захлопнул форточку и принялся в волнении расхаживать по комнате.

– Тебя нет, ты – портрет. Ты – портрет, а я – псих, и не надо об этом никому говорить, так же как об Олеське. Все это бред, бред, ерунда! Нет океанов, островов, говорящих котов, сказок… В одном дед прав: надо заниматься делами. А не глупостями!

Петя решил немедленно заняться делами.

Какие могут быть дела в шесть утра, если учесть, что папа спит, шуметь-убирать всякие антресоли нельзя, а библиотека разобрана? Петя решил перевязать девятую стопку, которую папа не успел перевязать, а потом заняться подготовкой к контрольной. Инглиш – это реальное дело!

– А тебе я больше не верю, не верю, понял! – сказал он перевернутому портрету. – Не ве-рю! Ну, что скажешь в ответ?

Петя нашел веревку – искать не пришлось, моток лежал тут же, – и подхватил стопку, чтобы переложить ее с пола на диван. Глянул на верхнюю книжку и обомлел. Чуть всю стопку не рассыпал от изумления. Вверху лежал «Фома» Михалкова. «Ни дома, ни в школе, нигде никому, упрямо не верил Фома ничему…» Петя осел на пол и стал механически листать старенькую, потрепанную детскую книжицу. 1961 год, рисунки какого-то Узбякова… Как она могла тут оказаться, вместе с серьезными толстыми томами?

Петя облизнул пересохшие губы, выдохнул и пошел к письменному столу. Возвращаться было тяжело. Палас стал превращаться в песок. Ноги проваливались в барханы.

– Что конкретно я должен делать? – спросил он у вновь поднятого и установленного в вертикальное положение деда.

Портрет молчал.

– Я извиняюсь, я был не прав…

Портрет молчал.

– Ты хочешь, чтобы я сейчас что сделал? Коробки в прихожей убрал?

Портрет молчал.

– Письмо до конца расшифровал?

Портрет молчал.

– Мне надо инглиш выучить?

Портрет молчал.

Петя решил выучить английский, потому что в письме ничего интересного не было, судя по первым строчкам – общие фразы: «Я тебя люблю и надеюсь, что ты, когда вырастешь… мир прекрасен и бесконечен…» А убирать и будить весь дом сейчас тем более не стоило. Было уже почти семь утра.

«Петь, привет! Чем занимаешься?» – это Ксю.

«Не поверишь».

«?»

«Инглиш учу».

«О_о!!!»

«Ага».

«Здорово!»

«Ты уже все перевела?»

«Ага. Хочешь?»

«Ты монстр!!! Давай!»

«Ща… копирну…»

Пока Ксюша копировала свои переводы, Петя ругал себя за то, что вот опять он, получается, не сам, хотя мог бы, но…

В окне появился перевод – огромный кусок текста. За ним, довеском, сообщение: «чмоки!» И Ксюша исчезла. Петя тупо взирал на перевод и думал о чем-то своем. Потом сказал Ксюшиной аватарке:

– Дудки! Или сейчас, или никогда!

Вышел из контакта и стал переводить сам.

Портрет помалкивал.

Папа поднялся в десять двадцать. Петя обрадовался и побежал в туалет, опередив зевающего предка.

– Ну вот! – хмыкнул отец. – Меня ждал, что ли? Давай быстрее, а!

Петя не мог признаться, что действительно ждал, потому что дал себе слово не отрываться от инглиша, не заглядывать на другие сайты и не вставать из-за стола, пока папа не проснется.

– Все, пап, иди!

Папа покачал головой и пошел в туалет. А Петя пошел одеваться, потому что, пока в футболке и трусах корпел над переводом, совершенно продрог.

– Ты когда подскочил-то? – спросил отец.

– А ты когда лег?

– Да под утро почти, – признался отец. – Зачитался, честно говоря.

– «Фомой»?

– Каким Фомой?

– Там сверху на последней стопке лежал «Фома». Ну, который не верил нигде никому, его еще крокодил съел. Ты для Олеськи отобрал, да?

– Ты что-то путаешь, ничего такого я не отбирал.

– Отбирал. Ты детские книжки отобрал, а на их место засунул дедушкины папки по языкам и… и еще одну…

Папа пожал плечами:

– Ладно, крокодил! Давай тоже чего-нибудь съедим и двинем домой в Москву. Деда похоронили, царство ему небесное, дела сделали, документы благодаря тебе нашли… Пора домой.

Петя и сам понимал, что пора.

– Па…

– У? Яичницу будешь?

– Ага! Из двух яиц. И с сыром. Сыр есть?

– Из двух – для печени вредно, – возразил папа.

– Тогда – из трех! – засмеялся Петя.

Отец тоже улыбнулся.

– Ладно, раз вредно, давай из одного, но сыра побольше.

– Постели стелить не будем, – решил отец, доставая из холодильника сыр и яйца. – Я сюда через неделю вернусь, на девять дней.

– Я с тобой!

– Не, ты – на сорок.

– Ну па!

– Зато останемся на неделю, как раз на все твои каникулы. И посмотрим наконец город. А то стыдоба: тринадцать лет, а в Эрмитаже еще не был!

– И в Кунсткамере, – добавил Петя. – А там уро-о-ды! Хочу на уродов посмотреть!

– Посмотришь.

– А давай сегодня! Но папа не согласился. Он хотел успеть проехать как можно большую часть пути при свете.

Однако папиным планам не суждено было сбыться. Потому что как только Петя с отцом разделались с яичницей, оперативно засунули вывороченные коробки по местам и начали перетаскивать вещи в машину, на пороге нарисовалась опухшая от слез тетя Марина.

– Викуша пропала… – прошептала она и начала падать в обморок. – Помогите, люди добрые… Сереженька… Петя…

Сергей подхватил тетю Марину под локти или подо что попало и потащил в квартиру.