Ая эН - Ёлка, которая пароход

(Допустим, он в магазин за едой себе ходил, должны же хищники чем-то питаться!) Петя, значит, первым выходит (его всегда первым выталкивали), а на него тигрище:

– Прррривет, Петррррр!!! Долго же тебя ждать прррриходится!

Петя рассмеялся. Ну и фантазии у него были в детстве!

– По-моему, ничего смешного! – строго сказал тиг… Ой, какой тигр, это же дедушкина соседка, Виктория, она с мамой на отпевании была, и на поминках даже.

Петя приосанился, тут же разозлился на себя и немедленно обратно сгорбился. Сгорбившись, кивнул:

– Привет, Вик!

Кажется, прозвучало достаточно взросло, траурно и безразлично. Вика встала с подоконника, отряхнула пакет, на котором сидела, и принялась его складывать. На отпевании, в черном пальто и сиреневом с черным платке, со свечой в руке она выглядела совсем иначе – строго, стильно даже. В храме Петя совсем не мог смотреть на дедушку, он смотрел на Вику, на ее маму, на свою маму, на других людей, упорно думал о чем угодно, только не о том, о чем полагалось… Сейчас на Вике были розово-морковные, пятнами, джинсы и легкая сине-зеленая куртка с рожами и котами, – совсем не для питерского февраля куртка. «Вот попугаиха!» – подумал Петя.

– Что, не узнаешь? – усмехнулась Вика.

– Если парень первым делом говорит «привет, Ви-ка», а не «О-ля» или «Ма-ша», то… Глупый вопрос, короче!

Петя перекинул рюкзак на другое плечо и устало стал подниматься дальше. И подумал: «А похож я сейчас на рейнджера или нет?»

– Ой, а сам умный какой! – завелась Вика. – Москвич, держите меня! В лифте ездить боится. Ща-аз оттуда тигр с кефиром выпрыгнет и съест, ага!

Петя мгновенно покрылся розовыми и морковными пятнами, стал, как Викины джинсы. Хорошо, что спиной, что эта дура не видит.

– А откуда ты об э… Какая чушь!

– Чушь не чушь, мне твой дед рассказывал! – Вика рассмеялась.

«Вот зловредина! Выпытала у старика!» – подумал Петя и стремительно стал бледнеть. Повернулся он уже практически белым:

– Ты моего деда не тронь, понятно? Тебя не касается, что он говорил, рассказывал и вообще! Ясно? Это был мой дед, мой, а не твой.

Петр был готов треснуть эту дуру рюкзаком по крашеной башке, но сделать это было бы сложно: Вика была на полторы головы выше. Вот сейчас она стоит двумя ступенями ниже, а глаза их – почти на одном уровне…

Попугаиха тоже взбесилась:

– Твой дед? Твой? Да вы его бросили тут одного умирать, сбежали! Знали же, что у него сердце, что давно сердце! А он! Он! Он такой был… Такой…

Она вдруг расплакалась. То смеется, то злится, то ревет… Дура, точно.

– Ничего мы его не бросили, – возразил Петя. – Мы ему звонили в день по три раза. Да если б что, если б он хоть сказал, мы бы его в клинику сразу, в лучшую, и все, что надо. Но он нормально себя чувствовал, не жаловался.

– Он не жаловался, потому что вас не хотел травмировать и отрывать. А так… Его б заранее в больницу, а он то на семинары какие-то, то на раскопки… Ну, в том году еще…

– Он и в этом году на раскопки собирался, – примирительно кивнул Петя. – Обещал меня с собой взять.

Они дошли до площадки. Петя достал ключи, стал копаться, искать нужный.

– Твои где? – поинтересовалась Вика. – Предки в смысле.

– Мама утром уехала. Олеська с няней днем нормально, а как вечер, так в рев. Олеська – это моя сестра.

– Да я знаю, я все про вас знаю! – махнула рукой Виктория. – Поздний ребенок, больной…

– Она здоровая!

– Ну да…

– А вот да!!!

Дверь поддалась. Петя глубоко вдохнул, прежде чем войти. Он не был здесь девять лет. Они уехали как-то странно, внезапно, почти сразу после того памятного Нового года, когда он впервые сам выбирал елку и переодевался Дедом Морозом. Папа потом часто наведывался в Питер, мама – пару раз, а он… Петя чувствовал себя виноватым, ведь отец звал с собой, даже настаивал, а он…

– Отец тоже уехал?

– Что? Да, уехал.

Где тут свет в прихожей? Где-то наверху должен быть выключатель. Наверху только звонок. Странно. Да вот же он, перед носом, вовсе не наверху. Надо же! «Каким я был коротыхой!» – подумал Петя.

Вика присвистнула:

– Ничего себе! Оставить ребенка одного разбирать вещи и умотать в другой город!

– Слушай, ты!

– А что, я не права?

– Во-первых, я не ребенок, мне скоро тринадцать. Во-вторых, папа в Питере, он меня у подъезда высадил, отдал ключи, напомнил номер квартиры и по делам уехал. А в-третьих, в-третьих, тебя сюда никто не звал.

– Хам!

– Каким вырос.

– У такого деда такой внук-урод!

– Вали отсюда!

– Да нужен ты мне!!! Сейчас передам тебе последнее поручение от деда – и пока!

Вика расстегнула куртку с мордами-рожами-кошками-елками и извлекла из внутреннего кармана слегка помятый конверт. Конверт был тонкий и недлинный, старого образца. «Деньги в таких не передают, деньга в длину не поместится!» – почему-то подумал Петя, хотя денег от деда не ждал. Вообще, по-честному, он ничего от деда не ждал. Он и поехал, только чтоб контрольной по инглишу избежать. Ну и Олеськиных истерик недельку не слышать – тоже неплохо.

Вика, увидев, что ее странный бывший сосед стоит истуканом и письмо не берет, положила конверт на тумбочку под вешалкой, рядом с телефоном и кучей ненужного хлама, и сухо добавила:

– Петр Александрович попросил передать тебе конверт прямо в руки, из рук в руки. И мне жаль, что одну из двух его последних просьб я выполнить не смогла!

И Вика гордо удалилась. Даже дверью не хлопнула. Прикрыла, спокойно так.

«Надо было сказать – смогла не полностью… Или – смогла не в точности… Или даже – руки не хочу тебе подавать…» – с досадой подумала Вика.

«Вел себя, как последний идиот!» – с горечью подумал Петя. Ему было как-то не по себе. Ненормально как-то. Он закрыл дверь и на ключ, и на цепочку, как в детстве, прошел на кухню и плюхнулся под окно, на пуфик в виде котенка. На этом пуфике когда-то спал настоящий котенок. После переезда в Москву дед его сразу кому-то отдал. Уж не Вике ли? Странно, но Петя не очень любил играть с котенком, игрушечный кот казался ему живее и ближе. Петя вспоминал о котах, а конверт с последним поручением деда так и остался лежать у старенького, с западающей восьмеркой телефона. Сложенный пополам, он сейчас потихоньку расправлялся и подрагивал.

А в квартире напротив потихоньку подрагивала на полу аляповатая куртка с мордами и котами. Коты решительно не могли понять, с каких тараканов их не повесили на крючок, как обычно, а бросили, не снимая, мордами на пол, чтобы беззвучно в них рыдать, повторяя сквозь слезы: «Все кончилось. Все кончилось».