Олесь Донченко - Ветер с Днепра

Больше всего возмущался Кузька. Он поставил вопрос ребром:

— Отвечай, ты — пионер или нет?

Быцык так же ребром ответил:

— Вообще, не тебе это спрашивать, а спросит меня собрание отряда. И я скажу — пионер, и точка!

— А какие доказательства?

— Вот мое доказательство!

Быцык с торжеством подал ребятам письмо. Это было то самое письмо, что исчезло вместе с картузом деда Галактиона.

Поймав такую неожиданную добычу, юный рыболов быстро нашел за подкладкой фуражки письмо. Не тратя времени на бесполезные рассуждения, Быцык поцепил кепку сушиться на куст ивняка, а сам с письмом сломя голову побежал к товарищам. В дороге письмо высохло, и когда пионеры разорвали конверт, они нашли в нем аккуратный листик бумаги с напечатанными на машинке короткими строками.

Волнуясь, Олеся громко прочитала письмо.

Павел Петрович Постышев желал пионерам успеха в построении вышки, писал, что, когда будет в колхозе, обязательно посмотрит и на водоход, и на великолепного гуся, непременно попробует огурцов с Пронькиной грядки и душистого липового меда, о котором писал дед Галактион. В конце письма товарищ Постышев просил детей обратиться от его имени к Иосифу Максимовичу, чтобы древесину на водную вышку он дал как можно быстрее.

— От товарища Постышева! От Павла Петровича! — взволнованно проговорил Иосиф Максимович. — Дорогие пионеры! Да мы же уже договорились с вами. Будет вам дерево, и вышка будет, двух плотников даю в помощь!

Иосиф Максимович нашел в кармане записку к завхозу и передал ее Олесе.

— От Павла Петровича! — повторял он без конца. — А как же — на съезде за одним столом сидели!..

Это был радостный день. Во–первых, была уничтожена в Заячьей балке хищная орда кузнечиков. Во–вторых, пионеры сегодня читали письмо от любимого своего друга. Но как ни допытывались они у Быцыка, каким образом попало ему в руки письмо, рыболов только сопел и коротко отвечал, что, мол, всякие подробности здесь излишни.

Он, безусловно, был прав. Какой же охотник будет рассказывать, что он стрелял в ворону, а попал в корову? И когда я вам рассказал про всю эту историю с сомом и картузом, то я полагаюсь исключительно на вашу скромность, дорогие читатели.

Когда мальчики и девочки с веселыми песнями возвращались домой, дед Галактион тоже возвращался с пасеки. Он шел по берегу реки, шел простоволосый, повторяя втихаря очередной рапорт о роях, которые вылетели за день и которые взяты без помех, и про синюю и красную краску для новых ульев.

Озорной ветерок с Днепра играл дедовой бородой. Дед шел с непокрытой головой, ибо вы сами понимаете, что никакой «главный прибор» не может заменить деду знаменитый картуз. Однако хоть какой тяжелой ни была потеря, но сытое гудение пчел, десятки новых ульев и мед, желтый янтарный мед — символ благополучия, — развеивали деду мысли о потерянном картузе. Скажем просто — некогда деду думать об этом. Каждый вечер, возвращаясь с пасеки, дед Галактион чувствовал себя помолодевшим лет на двадцать, иногда и тридцать — все зависело от количества взятых за день роев и новых ульев.

Старый пасечник шел и даже напевал вполголоса песню:

Дед бодро маршировал в такт песни. Неожиданно кто–то поздоровался с ним в полумраке прибрежного ивняка.

— Добрый вечер, — отозвался дед Галактион. — А что ты там делаешь, добрая душа, не узнаю, кто ты…

Неизвестный, спрятавшись в ивняке, ритмично покачивал головой и не отвечал. «Диковинка», — подумал дед.

— А что делаешь, мужчина? — повторил, — и снова молчание.

«А, да это глупый Тодосик, — догадался дед. — От рождения не в своем уме. Ох, горе!».

— Здоров, Тодосик! Пойдем домой. Додомку пойдем, говорю.

Дед подошел ближе и только тут увидел, что у «Тодосика» ни рук нет, ни ног. Только картуз качается на кусте.

— Картуз! Да неужели же… С японской войны сохранил… — радостно вырвалось у деда. Только теперь и понял дед Галактион, что для полного спокойствия и полного счастья ему не хватало именно его боевого картуза. Пожелаем же старому пасечнику, чтобы он еще долгие–долгие годы носил свой знаменитый «главный прибор», который и в огне не горит, и в воде не тонет!

В картузе рапортовал о пасеке в тот вечер дед Галактион. В картузе!

Рано утром вышел пионервожатый Василий в сад. Он подошел к своей любимой яблоне, к Бергамоти Федуливне. Это была высокая яблоня–скороспелка, и когда Василий легонько потрусил ее, сразу же с верхушки сорвалось яблоко и стукнуло пионервожатого по голове.

— Так дальше нельзя, — вслух сказал Василий. — Надо этому положить конец.

Но это предложение никак не касалось невежливого яблока. Пионервожатый думал о Павлике Голубе. На изобретателе до сих пор лежало пятно. И до сих пор дети зовут Павлика хулиганом, но он не хочет признаться, не хочет честно рассказать, как он ударил в лесу Олесю и отнял у нее платок с пряниками.

— Если Павлик невиновен, нельзя его ругать, — снова вслух сказал пионервожатый. — Если виноват и не признается, надо так повлиять на парня, чтобы он наконец сказал правду.

Василий бесспорно рассуждал правильно. Но как повлиять? Какой путь избрать? В тот же день пионервожатый собрал учеников.

— Ну, ребята, как? Растем? Ого–го, прекрасно! На полный голос! Кузнечиков победили, вышка скоро будет. Павел Петрович письмо написал. Храбрыми назвал, мужественными. Ну как?

Он смотрел на детвору смеющимися, чуть прищуренными глазами (солнце светило ему прямо в лицо) и погружал пальцы в горячий сыпучий песок.

Сбор проходили на берегу Днепра, в тени прибрежного ивняка. Пионеры уже успели раздеться и сидели в трусах, с листьями лопуха на голове от солнца.

— А только вот что, ребята. Вопрос о Павлике. Надо, чтобы он работал с нами. И… надо, пожалуй, помочь ему закончить водоход… Как вы думаете? Кто берет слово?

Услышав о Павлике, Олеся снова почувствовала необычное беспокойство. Ее мучило сомнение. И когда Василий заговорил о том, что Павлик должен быть в коллективе и работать со всеми, Олеся первой поддержала эту мысль.

— А как же с платочком? — вскочил Кузька. — Простить ему хулиганство?

— Друзья, мы будем настоящими пионерами, если сумеем так повлиять на Павлика, чтобы он признался, — сказал Василий. — Только в нашей дружной семье Павлик поймет свой поступок. Разве это неправильно?