Милош Кратохвил - Удивительные приключения Яна Корнела

Я чувствовал себя неуязвимым, и в самом деле мы обрушились на отряд неприятельской пехоты, как кулак на воду. Их каре расступилось под копытами наших коней, словно мы скакали по ниве. Наша конница давила врага и пробивалась все глубже и глубже. Перед глазами сверкали лезвие моего меча, кирасы товарищей и маленькие язычки Неприятельских пик. Я все время взмахивал мечом и, по-видимому, кричал и орал, — об этом я узнал только потом, когда заметил, что охрип до потери голоса. Уголком глаза я следил, за тем, как пехотинцы отходили, как наконечники их копий переставали блестеть и повсюду появлялись одни спины — прыгающие, падающие и уклоняющиеся. Они бегут! Враг отступает! Передо мною промелькнуло пестрое перо на шляпе принца Ангальтского, оно бойко подпрыгивало над шлемами кирасиров. Кто-то закричал; «Виктория! Победа!» В этот миг острая боль свела мою руку и из ее неожиданно ослабевших, разжавшихся пальцев выскользнула узда. Но я не обращал на это никакого внимания, — правил теперь конем при помощи коленей и продолжал держать меч в правой руке. Впрочем, рубить стало уже некого, — рядом со мной скакали одни наши кирасиры.

Затем все как-то переменилось. Что случилось, мне было неизвестно, только это меня в миг отрезвило. Откуда-то приближался крик, совсем не походивший на наш воинский клич. Наконец мне удалось расслышать его — «Санта Мария!». Это был боевой клич имперских войск. В один миг разноцветное перо принца исчезло из моего поля зрения, оно провалилось точно сквозь землю, и я уже видел, как справа от меня вылетел из седла один наш кирасир, а вслед за ним, в двух шагах передо мною, другой налетел на пику, которая проколола его, словно лягушку, и сбросила с коня. Сбоку в наши ряды врезалась легкая кавалерия баварцев! Но это… это все-таки невозможно! Я попытался повернуть коня, желая отбить неожиданное нападение. Резко опустив шею, мой конь рухнул на колени и повалился на бок. Я перелетел через его голову и, не смотря на то, что вытянул вперед руки, не сумел уберечь собственную башку от крепкого удара об землю. Что было дальше, я не знаю. Помню только, что я пополз куда-то на четвереньках. Вокруг раздавался гул от топота копыт, трескотни и криков, словно разразилась буря.

Долго ли я лежал без сознания, — мне не известно. Очнувшись, я сообразил, что мертвый конь придавил меня и моя голова находится под его окоченевшей шеей. Гул битвы доходил сюда откуда-то издалека, пушки уже не стреляли. Я не чувствовал никакой боли и стал осторожненько пошевеливать своими членами, желая убедиться, целы ли они. Ничего страшного, — ныло лишь левое плечо, но и оно могло шевелиться. Стало быть, пуля не задела кости и не перебила мышцы. Потихоньку, осторожно я приподнялся на локтях. Кругом валялись кони и люди — одни неподвижно, другие ворочались или пытались, как я, встать. Постепенно ко мне возвращался слух — еще недавно у меня в ушах был один шум, — и я стал слышать теперь стоны, крики и оханье раненых. Неподалеку от меня метался из стороны в сторону и жалобно ржал конь с перебитой ногой. Мне стало дурно, и я снова лишился чувств.

Моя слабость, вероятно, перешла в долгий, крепкий сон, поскольку я снова пришел в себя только тогда, когда уже стемнело. Теперь я очнулся быстро и без особого труда смог сесть и оглядеться по сторонам. Так же легко удалось мне собраться и со своими мыслями. У меня была сейчас одна забота: где наши, куда мне идти? То ли они выиграли битву и находятся где-то впереди, то ли проиграли, и тогда мне придется карабкаться назад, в гору. Только бы не угодить в лапы имперских солдат!

Поглядывая по сторонам, я заметил, как по всему полю замелькали огоньки. Они мигали и постоянно склонялись к земле. Люди с факелами! Кто они такие и что ищут тут? Я встал и осторожно побрел, шаря ногой по земле, чтобы не споткнуться о какой-нибудь труп. Скоро я очутился неподалеку от двух молодцов-факельщиков, склонившихся над одним трупом.

Потом я увидел, как они стали стаскивать с него ботфорты и искать что-то у его пояса. Теперь я сообразил, в чем дело, и мне оставалось лишь определить, откуда эти мародеры. «Н-да, — сказал я сам себе, — узнать, кто они, нелегко ни по мундиру, ни по разговору: ведь в обеих армиях служили люди, говорящие на всевозможных языках». Спросить же их я не решался, поскольку опасался за свои уцелевшие ботфорты и мешочек с несколькими геллерами у пояса. А эти мародеры, разумеется, не пожалели бы и прикончили бы меня: что им за забота, к какой армии я принадлежу, когда они найдут у меня эти ценности! Но мне повезло и тут. Еще на безопасном расстоянии я услыхал испанскую речь. Хотя в нашем сословном войске служили люди разных племен, однако испанцев у нас не было. Стало быть, это солдаты имперских войск. Значит, те, кто свободно и безопасно шныряют здесь, — хозяева, а мы проиграли сражение.

Да, скажу я вам, не сладко стало у меня на душе, — подайте-ка мне кружку! Зачем же вы, черти проклятые, заставляете меня вспоминать о таких отвратительных делах? Тогда я еще не вполне осознал, что означает это белогорское поражение.

Бр-р, я пивал пиво и получше этого, роудницкого. Ну, — раз не хватает в нем крепости, то надо возместить ее количеством. У кого еще осталась хоть капля на донышке?

Спасибо тебе, сынок, за то, что ты, как самаритянин, утолил жажду бедного старого мушкетера. Тогда я задам тебе вопросик. Помнишь ли ты, о чем я рассказывал вначале, — помнишь или нет? Я-то помню об этом, хотя пиво и закружило мне голову. Я говорил, что у нас не было причины сражаться за интересы наших благородных панов и нам было все равно, кто победит. Но ты имей в виду, что на свете всегда найдется такой пан, который окажется хуже самого дурного. Едва император одержал победу над нашими панами, как он, окаянный, взял их в такой оборот, что от них только перышки полетели. Знай, когда колотят пана, ему достаются одни лишь синяки, у его же подданных течет кровь. Да, сынок, такое нередко бывало.

Вы, видимо, не поверите, что как раз эта единственная битва — а она продолжалась не больше часа — решила исход всей войны. Наш король, этот Фридрих Пфальцский, убежал из Праги, как мальчишка после порки. А ведь такая столица, если ее хоть немного защищать, почти неприступна. Генералы же и шляхтичи были без короля, точно без рук. Одни из них сразу же ушли с королем, другие отправились в путь — встречать победителя и униженно просить об оказании милости. Тут-то и выяснилось, каковы были тогда у нас дела. Стоило только дунуть — и все рассыпалось.

Собственно говоря, я еще не рассказал вам того, как закончилась та битва. В этом виновато пиво. Дайте-ка сюда еще глоточек, — хмель следует заливать хмелем. Так…

Нас, кирасиров, разбили баварцы. Принц Ангальтский был тяжело ранен и захвачен в плен. Как только наверху, на Белой горе, узнали об этом, так первой дала тягу мадьярская конница. Без единого выстрела она пустилась вниз, прямо к Влтаве и поплыла через нее. Большинство мадьяр утонуло в реке. А как поступили остальные полки? Ну, ради чего бы им рисковать своими шеями? За жалованье они еще кое-как служили, но стоило ли им умирать за такое жалованье, которое мы получали? Оно было ничтожным, — нередко нам выдавали лишь четвертую часть его, да и то с большими задержками. Тогда вы, наверное, думаете, — за родину! Но сколько служило в чешском войске таких людей, чья родина находилась далеко отсюда! Для чешских же солдат она была панской мачехой.