Эйлис Диллон - Лошадиный остров

— Что за красавчик! Чудо, а не конек! — то и дело восклицал он.

— Где вы его взяли? — спросил мой отец.

— Он плыл, а мы его подобрали, — не моргнув глазом, ответил Пэт.

— Надо же! — удивился кузнец Де́рри Фо́лан и, поглядев на его копытца, прибавил: — А его еще ни разу не подковывали.

И тут меня осенило. На острове в моей голове мелькнула было одна мысль, но так быстро, что я никак не мог ухватить ее за хвост, а теперь я даже онемел от изумления. К счастью, никто ничего не заметил: все ахали и восторгались, разглядывая жеребенка.

— Он наверняка принесет вам счастье, как гусь миссис Кла́нси, — сказал наш сосед Том Ке́нни.

Все громко рассмеялись. Семья Кланси была очень большая и очень бедная. Вся наша деревня помогала им, иначе они померли бы с голоду. Часов в одиннадцать утра босоногий малыш Кланси приходил на кухню. Протягивал бутылку для молока или робко просил взаймы парочку яиц, муки для лепешек или луковицу. Взятый продукт редко возвращался. Но никто не обижался на матушку Кланси. Хозяйка в ответ на просьбу малыша отреза́ла большой ломоть хлеба для него и охотно давала ему то, за чем он пришел. Получив требуемое, малыш поскорее бежал домой, перепрыгивая через изгороди и нахохлившись, как воробушек в сырой день. У матушки Кланси было шестеро ртов, все мал мала меньше, и все они утром убегали на промысел. Кланси были так бедны оттого, объясняли нам родители, что отец их не фермер, а матрос.

Но вот года два назад один из ребятишек Кланси нашел на берегу гуся. Как-то ухитрился его поймать и принести на руках матери. Матушка Кланси была хоть и бедная, но честная женщина: она обошла весь остров, спрашивая в каждом доме, не потерялся ли у кого гусь. Гусь ни у кого не терялся, и инишронцы на сходке постановили: пусть гусь остается у тех, кто его нашел.

Земли у матушки Кланси было совсем мало, ласточку похоронить и то негде, как говорят на Инишроне. Гусь матушки Кланси пасся с гусями соседа. Оказалось, что это не гусь, а гусыня. Она снесла яйца и высидела целый выводок гусят. К рождеству матушка Кланси гусей продала, а на вырученные деньги купила овечку. Другой сосед пустил овечку к себе в отару. Овечка выросла и принесла пару ягнят. Вот таким образом и завела матушка Кланси свое маленькое хозяйство.

Пока инишронцы на все лады обсуждали находку, Голландец открыл бочку с угрями. Увидев наш улов, он громко вскрикнул, и к нему сейчас же подошли несколько человек.

— Где вы поймали этих чудовищ? — спросил Мэтт Фейерти.

— За мысом Голлем-хед, — не задумываясь, ответил Пэт. — Утро было очень холодное, и целый косяк угрей лежал без движения на поверхности воды. Так что ловить их было проще пареной репы.

По крайней мере последние слова Пэта были истинной правдой. Голландец опорожнил бочки в свою лодку и тут же отсчитал нам деньги, которые мы с Пэтом поделили пополам. Сунув деньги в карман, я почувствовал на плече чью-то руку. Кто-то с такой сердечностью похлопывал меня по плечу, что в искренности чувств можно было не сомневаться. Еще не обернувшись, я уже понял, что это Майк Коффи. Вид денег, исчезающих в чужом кармане, был ему, без сомнения, невыносим. Над моим ухом раздался медовый голос:

— Ах, как приятно видеть таких смелых, таких удачливых ребят! Вот матушка обрадуется, вот будет гордиться, увидев такие деньги! — Последнее слово он протянул смакуя. — Но кое-что ей бы понравилось еще больше.

— Что?

— Вот смотри.

Ловким движением он развернул передо мной рулон голубого ситца в цветочках, который держал за спиной наготове. В мгновение ока Майк понял, что ситец мне приглянулся и что я призадумался, купить или нет. Я знал, что моя матушка очень любит фартуки из ситца в мелкий цветочек. Я видел однажды, как она разглаживала на себе новый фартук, когда рядом никого не было: глаза у нее сияли от удовольствия.

— А ты пощупай, какая материя, — говорил тихо Майк. — Да пощупай, не бойся. Женщины что хочешь отдадут за такой ситчик.

Если бы не эти его слова, я бы купил у него этот ситец. Но в них прозвучало такое презрение к простодушным покупательницам, что он даже не сумел его скрыть, несмотря на все свое лукавство.

— Спасибо, — сказал я. — Но пусть лучше она сама себе выберет. Тогда уж ей наверняка понравится.

— И ты хочешь идти домой с пустыми руками? — в притворном возмущении воскликнул Майк.

— Я отдам ей все деньги. И еще морского окуня, — ответил я.

Майк понял, что от меня толку не будет, сунул под мышку ситец и пошел восвояси.

— Хороша нынешняя молодежь — не хотят стариков порадовать! — сказал он на ходу с притворным вздохом.

Я глядел ему вслед, не сводя глаз с красивой материи. И тут вдруг заметил, что на меня смотрит отец, одобрительно улыбаясь.

— А ты молодец, Дэнни, — сказал он. — Не дал провести себя этому мошеннику. У Стефена Костеллоу точно такая материя стоит в два раза дешевле.

— Но жеребенок не гусь, — сказал подошедший Дерри Фолан. — Вполне возможно, что объявится его законный владелец.

— Конечно, может объявиться, — сказал Пэт, не задумавшись.

В одной руке он держал краба для бабушки, другой сжимал уздечку. Я взял своего окуня поудобнее за жабры, и мы двинулись домой. Жеребенок изящно ступал тонкими, длинными ножками по булыжной мостовой. Как славно опять быть дома, среди друзей в этот ясный ветреный вечер! Одни проводили нас до деревни, другие — почти до самого дома. Вечером договорились встретиться всем у Конроев, и мы с отцом свернули на тропинку к нашей усадьбе.

До моей матушки уже дошла весть, что мы вернулись, и она наварила и напекла столько, что хватило бы на троих таких голодных, как я. Морской окунь ей очень понравился, а узнав, что я устоял перед Майком Коффи, она похвалила меня за рассудительность. Но я вырвал у нее обещание, что в первую же поездку на Росмор она купит себе такой материи на фартук. Когда я съел последний кусок картофельной ватрушки, запив ее целым кувшином пахты, отец сказал, обращаясь к матери:

— Ты бы видела, какого Пэнчи Конрой привез жеребенка! Черный как смоль. Всю дорогу простоял в паруснике спокойно. Только под конец проявил норов.

— А где вы его взяли? — спросила мать.

— Он плыл, — ответил я.

— Где плыл? — продолжала она спокойно, но настойчиво расспрашивать.

— Возле Голлем-хеда.

Я не умел лгать, особенно матери. И я видел, что она не верит ни одному моему слову.

Когда она перестала спрашивать, я вздохнул с облегчением, решив убедить Пэта рассказать родителям все, как было. Мало радости считать себя честным, когда родная мать не верит тебе. Надо было обсудить с Пэтом еще одну очень серьезную вещь, а то как бы мать не оказалась права, усомнившись в моей честности.