Василий Клепов - Четверо из России

Карл вскочил и закричал:

– Натрави ее, Рудольф! Вон же они идут, в самом конце… И я их так ненавижу!

Не успели мы что-нибудь сообразить, как обер-лейтенант отпустил собаку, она стрелой метнулась за нами и сшибла с ног Левку. Я дал собаке пинка, она больно укусила меня в ногу. Левка вскочил и бросился к дереву у края дороги. Пес ринулся вслед. Левка вскарабкался уже на сук, когда собака сделала огромный скачок, и мы услышали отчаянный визг: овчарка вцепилась в Левку и повисла в воздухе. Через мгновение она упала, а Левка, не помня себя от боли, полез выше на дерево.

Карл смеялся, визжал и топал ногами. Вдруг Рудольф что-то шепнул Карлу, тот схватил ружье и стал целиться в Левку.

– Ты что делаешь? – вскрикнул я.

– О, пся крев! – выругался Заремба.

Маленький изверг выстрелил из обоих стволов. Потом схватил ружье старшего брата и сделал еще выстрел. Ветки на дереве задрожали, и Левка, кувыркаясь, свалился на землю. Овчарка с рычанием бросилась на него.

– Товарищи, помогите! – крикнул я и, замахнувшись лопатой, пошел на пса.

За мной, шумя, двинулись все. Рудольф, видимо испугавшись, отозвал собаку. Мы окружили Левку. Он лежал неподвижно, бледный и окровавленный. Казалось, из всех пор его тела сочится кровь, а из ноги она хлестала просто ручьем. Жак встал на колени и приложил ухо к груди нашего товарища. Мы с тревогой вглядывались в суровое лицо француза.

– Сердце бьется, – сказал, приподнимаясь, Жак.

– Надо его сейчас же к доктору, – проговорил Заремба, беря Левку на руки.

– Подожди, сделаем перевязку, – произнес Жак. – Он может истечь кровью.

Я с треском оторвал от своей рубашки полосу материала и подал французу. Жак крепко перетянул Левке ногу. Юзеф встал и понес нашего друга.

– Есть же повозка, – проговорил кто-то.

Камелькранц на этот счет был другого мнения. Он пробрался вперед и, подрагивая горбом, повернувшись к батракам, коротко приказал:

– Арбайтен!

Никто не шевельнулся. Все словно окаменели.

– А мальчик? – грозно спросил Юзеф.

– Не ваше дело! – крикнул, свирепея, немец. – Ваше дело – работать!

Камелькранц, наверно, и сам был не рад, что сказал эти слова. Бешеный гнев батраков прорвался с такой силой, что горбун побелел от растерянности и злобы. Везде сверкали наполненные ненавистью глаза, и, когда Юзеф, отстранив могучим плечом управляющего, медленно понес Левку, все двинулись за ним. Горбуну ничего не оставалось, как повернуть коляску, посадить в нее Рудольфа и Карла и, обогнав нас, ускакать домой.

Мы с Димкой шли рядом с Зарембой. По его волосатым рукам стекала и капала на дорогу Левкина кровь.

– Быстрее, дядя Юзеф! Быстрее, – все время повторял я. – Видите, как течет кровь?

Следом, слившись в молчаливую и грозную колонну, шагали со стиснутыми кулаками и сжатыми челюстями батраки.

«Вот так же, должно быть, начинаются восстания угнетенных», – подумал я, и тут же меня подрал мороз по коже – позади кто-то затянул на польском языке «Варшавянку».

подхватили мы с Димкой по-русски эту боевую песню польских рабочих.

Еще издали я увидел, что наши хозяева стоят у ворот. Когда мы стали подходить ближе, немцы, услышав грозную песню, исчезли.

– Доктора! Доктора! – закричали батраки, как только вошли во двор.

Взгляды всех устремились на окна дома. В столовой смотрел сквозь стекло Карл. Из-за моей спины кто-то запустил в окно камнем, и Карл едва успел отскочить – стекло со звоном разлетелось вдребезги.

На крыльцо вышел обер-лейтенант. Его чисто выбритое каменное лицо было бледным. Рудольф высвободил из повязки правую руку и достал из заднего кармана револьвер.

– Вас вуншен зи? [54]– надменно спросил немец, поднимая пистолет.

– Доктора!

Рядом с офицером оказалась баронесса. Она что-то говорила сыну и хваталась за его правую руку.

– Вы говорите – доктора? – жестко усмехнулся Рудольф и скрылся в дверях.

Я видел, как Белка, глядевшая в окно из кухни, быстро повернулась, смахнула через голову передник и исчезла.

– Вы напрасно волнуетесь, – притворно улыбаясь! просипела баронесса. – Сейчас будет доктор.

Левка лежал с закрытыми глазами посреди двора. Его рубашка и штаны были пропитаны кровью. Она все еще бежала из раны на ноге. Мы присели около, и я взял Левку за руку.

– Левка, – тихо позвал я, и он открыл глаза. – Как ты себя чувствуешь?

Он долго молчал, потом слабо улыбнулся:

– Тебе – наука… Никогда не бегай от собак. Я один раз побежал и то…

Кто-то толкнул меня в плечо. Рядом стоял глухонемой. Указывая на Левку, он, что-то мыча, совал мне в руки бумагу, на которой было написано:

«Что с ним?»

Меня удивило, что глухонемой умеет писать. Я знал одного глухонемого у нас в Острогорске, так того отдавали даже в специальную школу, а он вышел оттуда таким, как и пришел. А этот глухонемой – грамотный, пишет на настоящем немецком языке. А мы еще смеялись над ним, когда видели его с газетой.

Отто протянул мне карандаш, и я написал:

«Его расстрелял Карл»…

Подняв руки и страшно замычав, Отто схватился за голову.

Спустя несколько минут в калитку вбежал тот самый доктор, который когда-то спас Большое Ухо от наказания баронессы.

– Убрать отсюда всех! – кивнул он в сторону толпившихся батраков.

Отдав Белке чемоданчик, доктор торопливо надел халат и склонился над раненым. По-моему, врач даже испугался, когда узнал Левку.

– Это – ты? – изумился он.

Мы перенесли Левку на порог амбара, и здесь доктор стянул с него грязную окровавленную одежду. До чего же изувечен был наш бедный друг! Вся грудь и живот его оказались изрешеченными дробью, а на ноге виднелись огромные рваные раны.

Лицо врача посуровело, и он сердито крикнул Белке:

– Чистую простыню и ведро горячей воды!

Мы с Белкой положили Левку на простыню, доктор осторожно ваткой стал обмывать его многочисленные раны.

– Милый мальчик, – услышал я шепот доктора. – За что тебе достались такие муки?

– Выживет, доктор? – спросил я.

Старичок молчал. Он старался не смотреть мне в глаза, и я понял, что надежды мало.

– Ничего опасного, – сказал, наконец, врач. – Он только потерял слишком много крови…

– Я дам ему свою кровь, – вскричал я.

– Я тоже, – горячо поддержал Димка.

Доктор печально улыбнулся:

– Вы и так слишком слабы. Вам тоже надо держаться.

– Мы-то продержимся! – Димка закатывал рукава. – Правда, Вась?

– Доктор, – подошел Заремба, – если надо, каждый из нас даст кровь. Лишь бы мальчик был жив.

У доктора, как назло не было с собой препарата по определению группы крови, и он попросил у Камелькранца лошадей, чтобы съездить домой. Я вызвался сопровождать врача: мне казалось, что всякий другой будет ехать слишком медленно и не успеет вовремя вернуться, чтобы спасти Левку. Отто быстро заложил тележку, я сел на облучок и свистнул…