Илья Туричин - Кураж

– И с вами, господин Гравес. Надеюсь, он останется французом! - добавила она не то вопросительно, не то утверждающе.

– Я ваш друг, - Гравес. щелкнул каблуками и склонил голову.

Гертруда Иоганновна, поднялась по лестнице, миновала коридор, открыла дверь своего номера, вошла, заперла дверь на ключ и, ухватившись за портьеру, опустилась на пол. Сил больше не было.

А Гравес вернулся к своему столику.

– Она прелесть, - сказал фон Ленц. - Как вы думаете, штурмбанфюрер, удобно будет нанести визит маленькой хозяйке гостиницы? Какие она предпочитает цветы?

– Скорее всего красные, - ответил задумчиво Гравес.

– Фюрер тоже предпочитает алые розы, - сказал фон Ленц. - Цвет здоровой крови!

Землянки партизанского отряда "Смерть фашизму!" были вырыты в сосновом бору, с трех сторон охваченном болотами. Вырыты наспех, мелкими. Никто не верил, что придется жить в них и зимой. Ждали, вот-вот войска, стянутые Сталиным с Урала, Сибири, Средней Азии - велика же страна! - сомнут гитлеровцев.

Командира отряда "дядю Васю" никто из партизан еще не видел, он мотался по области, организовывал продовольственные базы, создавал подпольные группы, инструктировал, разъяснял, налаживал.

В лагере распоряжался его заместитель Ефим Карпович Мошкин. У него было моложавое лицо, всегда желтое, и белки глаз желтые. Разговаривая, он машинально поглаживал подреберье: болела печень.

Пятнадцать лет Мошкин проносил форму. Работал в уголовном розыске, был политруком конного эскадрона, стал заместителем начальника милиции, а командовать не умел. Взрывался, кричал на подчиненных, но быстро отходил, чувствовал себя неловко, извинялся, менял свои приказания. В лагере быстро разгадали его "слабину", выполняли распоряжения кое-как, а когда он начинал требовательно повышать голос, отвечали: "Не кипятись, Ефим Карпыч. Тут - партизаны-добровольцы, а не казенная милиция".

Впрочем, Мошкин не так уж много требовал, потому что и сам считал, что собрались они здесь ненадолго. Зимовать вряд ли придется. Важно сохранить людей, кадры.

А потом появился "дядя Вася". Он пришел, не замеченный беспечным дозором, с тремя молодыми парнями. Двое были вооружены немецкими автоматами, у третьего в кобуре на ремне - наган. Они побродили по лагерю, заглянули в землянки, поели пшенного кулешу на кухне. И нигде никто их не остановил.

И только в землянку, где расположилась санчасть, их не пустила строгая докторша.

– Сюда нельзя, молодые люди, здесь санчасть, а не клуб.

– И много у вас больных? - спросил "дядя Вася", потрогав светлую круглую бороду, к которой он, видимо, еще не привык.

– А вы кто? - ответила докторша вопросом на вопрос.

– Так, вообще…

– Странно. Вы из какого взвода?

– Из своего, - ответил "дядя Вася".

– Что-то я вас не припомню.

– А мы - новенькие.

– Новенькие? Тогда проходите в землянку, на медосмотр.

"Дядя Вася" и его спутники спустились в землянку с низким бревенчатым потолком и маленькой самодельной печуркой в углу. Середину землянки занимал крепко сколоченный, покрытый белой простыней стол. Вдоль левой стены тянулись деревянные нары, на которых могли бы разместиться человек десять. Они были пусты, только в углу горкой лежали розовые и голубые подушки без наволочек и стопка синих больничных одеял.

У противоположной стены на деревянных полках были разложены лекарства, бинты, хирургические инструменты, стояли блестящие никелированные бачки. А возле, на скамейке сидела девушка в белом халате и кухонным ножом щипала чурку на лучины.

Она взглянула на вошедших и строго, видно подражая докторше, сказала:

– Оружие повесьте у входа, на гвоздики.

"Дядя Вася" кивнул. Парни повесили оружие.

Вошла замешкавшаяся наверху докторша.

– Клава, это новенькие, - сказала она, покосившись на висящие автоматы. - Раздевайтесь до пояса.

– Мы здоровы, - возразил один из парней.

– Раздевайтесь, - приказал "дядя Вася".

Парни послушно скинули пиджаки и рубахи.

И тут вошел в землянку Мошкин.

– Звали, Василиса Сергеевна?

– Что ж это, Ефим Карпович, в лагере - новенькие, а меня не поставили в известность? Ведь мы договорились.

– Какие-такие новенькие? - удивился Мошкин.

– Обыкновенные, - сказал "дядя Вася". - Уж и своих не узнаешь?

Голос показался знакомым. Мошкин пригляделся.

– Что, борода мешает? - усмехнулся "дядя Вася".

– Товарищ Порфирин! Здравствуйте. Как вы здесь оказались?

– Это у тебя надо спросить. Твои вороны в дозоре стоят.

Мошкин сокрушенно развел руками.

– Детский сад. Балаган, а не боевой лагерь, - жестко сказал Порфирин. - Шатаются четверо посторонних и хоть бы кто остановил! Спасибо, доктор, за санчасть. Василиса Сергеевна, правильно?

– А ведь я вас не узнала, товарищ Порфирин, с бородой.

– Сбрею. Придет время, - сказал Порфирин. - Ну, Мошкин, показывай свой штаб. Будем разбираться. - Он взглянул на часы. - Распорядись собрать командиров в шестнадцать ноль-ноль. А вы, Василиса Сергеевна, делайте свое дело, - он засмеялся. - А то мои парни замерзнут.

На другой день Порфирин собрал коммунистов. Он ничего не скрывал, ничего не приукрашивал.

На фронте тяжелые бои. Война с фашистскими ордами - всенародное дело. И собрались они здесь, в лесу, не отсиживаться, как некоторые думают, а бить фашистов, помочь Красной Армии разгромить врага.

Сейчас главное - сплоченность и дисциплина. Самоотверженность и вера в победу!

В лагере начались работы: углубляли и оборудовали землянки. Учились стрелять. Готовились к зиме. Усилили охрану.

То и дело в разные стороны из лагеря уходили разведчики и маленькие диверсионные группы.

Отряд пополнялся новыми бойцами.

В один из осенних дней из лагеря ушел выполнять специальное задание паренек из сопровождавших Порфирина. Самый молодой из них.

В условленном месте он встретил тетю Шуру. Она передала Петра и Павла этому веселому, безбровому пареньку с наганом в коричневой кобуре на широком кожаном поясе поверх пальто.

Паренек сначала покосился опасливо на Киндера, потом посмотрел на братьев и сказал:

– Никак у меня в глазах двоится?

– Мы - близнецы, - пояснил Павел.

Паренек неожиданно пропел веселым голосом:

– Мы близнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи… - и засмеялся… - Ну, пошли, братцы-кролики.

Они попрощались с тетей Шурой, которая возвращалась в город, а сами зашагали за пареньком.

Лес казался однообразным, и непонятно было, по каким приметам угадывает паренек дорогу. Никаких тропок не было. Иногда продирались прямо сквозь кусты, обходили темные лесные бочажки на болотах.

– Чего у тебя в торбе? - спросил паренек Петра.

– Еда.

– Сало есть?

– Есть.

– Очень я сало уважаю.