Илья Туричин - Кураж

Братья, болтая по-немецки, дошли до моста, поспорили немного в какую сторону сворачивать. Свернули сперва направо. Прошли несколько домов, сверяясь с бумажкой, на которой был записан адрес. Поняли, что идут не туда, вернулись к мосту. Наконец нашли красный кирпичный дом за знакомым забором. Даже сердце защемило. Открыли калитку, прошли по прочищенной дорожке к крыльцу. Бурки неотступно скрипели сзади.

Постучали. Дверь открыл Пантелей Романович.

– Здравствуйте, - поздоровались они хором.

А Петр едва приметно повел белесыми бровями, чтобы обратить внимание деда на мужчину в бурках.

– Здравствуйте, - мрачно откликнулся Пантелей Романович. - Кого надо?

– Мы от господина Шанце. Помните нас?

– Проходите.

Он провел их через сени прямо на кухню. Мальчики осматривались, словно здесь впервые. Мужчина остановился в дверях.

Ничего не изменилось на кухне с той поры, как они ушли от деда. Тот же чисто выскобленный деревянный стол, те же крепкие, грубые голубые табуреты, те же занавески на окнах. Только плита загромождена какими-то бачками, трубками да на полу стоит большая бутыль.

Дед вызывающе поглядел на мужчину в бурках. Пусть сразу поймет, что ему нечего прятать самогонный аппарат, поскольку самогон производится для господ офицеров и за качество он ручается. И регистрироваться, как частному предпринимателю, ему ни к чему. Не ресторан и не швейная мастерская. Кончатся яблоки - комбинат закрыт.

– Пробовать будете? - спросил Пантелей Романович безучастно.

– Нет. От мамы попадет, - простодушно ответил Павел.

Мужчина в бурках кашлянул и молча протянул руку.

Пантелей Романович налил из большой бутылки в кружку. Мужчина выпил, прокашлялся и вернул кружку старику.

– Пойдет? - спросил Пантелей Романович.

Мужчина только плечами пожал: мол, дело хозяйское.

Дед достал несколько закупоренных бумажными пробками бутылок, отдал их близнецам. Они вручили деду приготовленные деньги и рассовали бутылки по карманам.

Дед деньги пересчитал, сунул в ящик стола.

– Господа будут довольными. Не сумлевайтесь.

Братья попрощались и ушли. Позади скрипели бурки.

Разумеется, Гравес узнал все подробности. Ничего подозрительного. А предприимчивая женщина фрау Копф! Своего не упустит!

Больше мальчиков никто не сопровождал. По крайней мере явно. Штурмбанфюрер Гравес счел место и время безопасными для близнецов.

Цепочка начала действовать.

Петр и Павел передавали деньги Пантелею Романовичу.

Толик относил их к Василю Ржавому.

Василь работал в мастерской. В той самой мастерской, которая размещалась в подвале четырехэтажного дома, где жили Флич и Филимоныч. Василь делал все, что прикажут. Заработок был ничтожным, но заказчики иногда рассчитывались натурой: яйцами, картошкой, а то и шматком сала. Кое-что перепадало и старательному ученику.

Полученные от Толика деньги Василь приносил в мастерскую и отдавал бывшему заведующему, а ныне владельцу господину Захаренку.

В мастерской не было недостатка в заказчиках. Дело процветало. Мастерская была единственной в городе, а Захаренок мастером на все руки.

Он щеголял в промасленном, прожженном кислотой комбинезоне поверх ватника, на голове красовалась засаленная фетровая шляпа. Ватник был расстегнут у ворота, виднелась несвежая рубашка, воротник которой не сходился на могучей шее Захаренка, а был стянут полосатым галстуком. Отродясь Захаренок не носил галстуков, но положение владельца обязывало. И шляпа и галстук обозначали его принадлежность к высокому миру предпринимателей.

Кому передавал Захаренок деньги, Василь не знал. И не интересовался. Доверили дело - делай. Остальное тебя не касается. Закон подполья.

Был у Гертруды Иоганновны и второй, запасной, канал связи. Она взяла работать судомойкой Злату Кроль, по рекомендации того же бывшего директора школы Хрипака. Девочка оказалась исполнительной, работы не боялась. Даже Шанце к ней благоволил: она могла объясняться с ним кое-как на своем школьном немецком.

В очень крайнем случае Гертруда Иоганновна могла послать Злату с поручением прямо в мастерскую. Но только в очень крайнем случае. Чем уже круг общения, тем лучше.

Злата даже не догадывалась, что она - запасной канал связи. Она просто работала, чтобы выжить. Шанце разрешал ей уносить объедки домой, несмотря на то, что и объедки были на учете: ими откармливали трех свиней. Ко дню победоносного окончания войны.

Петр и Павел часто появлялись на кухне то вместе, то порознь. Шанце любил поболтать с близнецами и использовал их в качестве переводчиков, да и сам охотно учился у них говорить по-русски. Поварихи называли братьев за глаза "барчуками" и недолюбливали их, как и фрау Гертруду.

Злата ничего не знала про операцию "Самогон", про деньги, которые шли по цепочке, не знала ничего ни про Гертруду Иоганновну, ни про Петра и Павла. Они были для нее немцами, "барчуками", и она не хотела с ними дружить. Пусть они и не вредные, а все-таки не Великие Вожди. На вопросы их она отвечала односложно, да и некогда разговоры разговаривать. Вон сколько посуды, только успевай поворачиваться!

Руки от горячей и холодной воды стали красными, словно распаренными. Когда появлялись близнецы, она инстинктивно прятала руки под фартук и опускала глаза. Не было между ними прежнего доверия, и не распахивалась навстречу Петру и Павлу удивительная синева ее глаз.

Отчуждение было обидным, братья понимали, что не заслужили его. Но приходилось терпеть. Не было у них права сказать девочке правду. Умри, а молчи!

Новый военный комендант полковник Фриц фон Альтенграбов был мал ростом, страдал от этого и делал все возможное, чтобы казаться выше: носил сапоги на высоких каблуках, фуражку с необыкновенно высокой тульей. Лысый, с подкрашенными усиками "под фюрера", с водянистыми серыми глазами, невыразительными как у рыбы, он был вспыльчив, решителен и не переносил смеха.

Если кто-либо смеялся в его присутствии, он принимал смех на свой счет. Лицо его багровело, губы сжимались, усики поднимались к ноздрям бесформенного носа. Он запоминал смеющегося и при случае давал почувствовать свое нерасположение.

В начале восточной кампании подполковником командовал он пехотным полком в одной из дивизий группы армий "Центр". Был ранен под Смоленском в живот. Спасли его чудом, успели переправить самолетом в Берлин. Там хирурги вырезали ему часть желудка и кишечника. Теперь - строгая диета, протертая пища.

Конечно, он бы мог уйти в отставку, но считал себя нужным фюреру. Такая война! Он написал Гитлеру письмо и получил ответ: "Дорогой партайгеноссе! Благодарю. Нас так мало осталось, основоположников партии! Желаю Вам здоровья на благо Великой Германии. Жму руку. Ваш Адольф Гитлер".