Илья Туричин - Кураж

Пока артисты собирались в автобусе, Павел и Петр остановились возле Флича.

– Флич, дайте пятак, - попросил Павел.

– На мороженое? - покосился фокусник.

– Поработать, - сказал Петр.

– Нет, братцы. Для ваших пальцев хватит и трешечек. - Флич подбросил пятак вверх, крикнул: - Орел или решка?

– Орел! - быстро ответил Павел, следя взглядом за пятаком.

– Решка! - закричал Петр. Флич поймал пятак.

– Оба угадали, - он разжал пальцы, на ладони лежали две медные трехкопеечные монеты.

– Когда вы успели? - спросил Петр.

– Не туда смотрели. Надо смотреть на руки, а не на монету. - Он отдал им монеты, мальчики положили их на тыльные стороны своих ладоней. И монеты пошли. Не так плавно и быстро, как у Флича, но задвигались.

Павел уронил свою.

– Ничего, - сказал Флич, - когда я был таким, как ты, я и этого не умел делать.

– А что вы умели? - спросил Павел.

Флич подбросил свой пятак, поймал, положил в кармашек белого жилета и полез в автобус.

Ну как расскажешь мальчикам, что он делал в их возрасте? В девятьсот пятом погромщики убили отца. Они выволокли его на улицу в одном исподнем, рубанули огромным ножом и ушли, распевая "Боже, царя храни…". Мать выскочила на улицу в длинной ночной рубашке, закричала страшно и упала. Дети с трудом унесли ее в спальню, такой она казалась тяжелой. С плачем положили они ее на кровать со смятыми простынями. Укрыли одеялом. Они испугались, что мама спит с открытыми глазами. Фиму послали за доктором. Но доктора он не нашел, а привел аптекаря Мордуха. Мордух дрожал, озирался и не хотел входить в дом. Его тащили сообща за руки. Он взглянул на мать, закрыл пальцами ее глаза, сел на пол, ударил себя несколько раз кулаками по голове и заплакал. И дети снова заплакали.

Потом приходили люди. Уходили люди. Соседки расчесывали мамины волосы. Отца завернули в тахрихим. Кто-то ходил меж людей и лязгал ножницами. И надо всем взлетал чистый тенор кантора. Он просил, умиротворял, плакал, в нем была такая тоска, такая печаль, что заходилось сердце.

И остались семь ртов. И все семь хотели есть. Помогали соседи, помогала община. А все равно есть хотелось. И тогда Яков пошел ночью на Поклонную улицу, к мясной лавке. Мясник Дерибайло был единственным, кого мальчик знал из погромщиков. С него он и решил начать. Он прокрался во двор, где в деревянном сарае за семью замками хранились припасы мясника. Достал из кармана штанов завернутую в тряпку бутылку с керосином, облил ненавистную дверь и поджег.

А потом, когда началась паника, заметались во дворе люди и огонь начал лизать крышу, он вышел из укрытия и стащил телячью ногу.

Так он начал шарить по чужим кладовкам. Когда попадался, его били. И отпускали. А однажды повели в участок. И Яков попал за воровство в тюрьму. И там, в тюрьме, он кое-чему научился. Он сидел с карманниками. Оказалось, что у него тонкие подвижные пальцы, очень пригодные для воровского дела. Он бы и стал профессиональным вором, если бы не большевики, не революция.

Только как об этом расскажешь мальчишкам Павлику и Пете?

Автобус миновал здание вокзала и подкатил к высокому забору, поверх которого тянулась в два ряда ржавая колючая проволока, к огромным воротам. Возле ворот стояла женщина-стрелок, подпоясанная поверх черной шинели широким солдатским ремнем. К ремню была прикреплена кобура с наганом. Женщина была маленькой, хрупкой, и ремень с кобурой казались на ней чужими.

Шофер что-то сказал стрелку. Она посмотрела на автобус с разряженными артистами, заулыбалась и махнула рукой. Автобус съехал в ворота, его затрясло на ухабах и ямах товарного двора.

Первой, кого увидели артисты из автобуса, была слониха Моника. Она нетерпеливо топталась на месте и норовила обнять хоботом своего хозяина Пальчикова. А Пальчиков не давался, только ласково похлопывал по хоботу ладонью.

Слониха недовольно покосилась маленькими блестящими глазками на подошедший автобус. Но когда из него высыпали артисты в пестрых нарядах, снова затопталась и закивала головой. Она была рада людям, потому что в вагоне было гулко, скучно и шныряли мыши. А Моника боялась мышей.

Из теплушки выводили лошадей. Они осторожно ступали по деревянным сходням, чуть приседая на задние ноги. Лошади были вычищены, крупы лоснились, гривы и хвосты расчесаны. Видно, сопровождавшие их в дальней дороге конюхи хорошо поработали. Не вести ж по городу лошадей со спутанными хвостами и гривами!

Павел и Петр увидели своих. Вот они, Мальва и Дублон, светло-серые в темных яблоках, тонконогие. Мальва встряхивает головой, косит лиловым глазом. Дублон чутко прядет ушами, мягкие губы его шевелятся, словно он что-то шепчет подруге.

Братья подбежали, дали лошадям по кусочку хлеба, присыпанного солью. Ласково погладили крутые шеи. Подошли Иван Александрович и Гертруда Иоганновна. Мальва потыкалась мордой в шею хозяйки, Дублон положил голову на плечо хозяина. На спины лошадей набросили легкие седла. Мальва удивлялась, перебирала передними ногами, беспокойно мотала головой: зачем седла? Где манеж?

В соседнем вагоне ревели медведи. Павел и Петр заглянули в открытую дверь. Серый лохматый пес залился лаем, натянул поводок, захрипел, потому что ошейник сдавил горло.

– Киндер! - крикнул Павел, влез в вагон и отстегнул поводок.

Пес подпрыгнул, лизнул его в лицо, потом бросился к Петру. Он метался от одного к другому, взвизгивал, облизывал их. И доброе собачье сердце готово было разорваться от счастья. Павлик схватил пса в охапку:

– Успокойся, Киндер. Приехали уже. Дома. В цирке!

Киндер завалился на спину, поднял лапы и замер.

Пес приблудился несколько лет назад в одном сибирском городе. Просто пришел и сел возле служебного входа в цирк. Он был еще маленьким, ничьим, ему некуда было идти. Мела поземка, шерстку запорошило мелким снегом. Он сидел и грустными щенячьими глазами смотрел на проходивших мимо людей. На него никто не обращал внимания. Потом подошли два мальчика. Они были одинаковые и пахло от них одинаково. Они остановились и присели на корточки. И щенок понял, что это те люди, которых он ищет с того самого дня, когда открыл глаза и увидел белый свет. Он встал на лапки и ткнулся носом сначала в колени одного, потом другого.

Один из них взял его на руки и понес. Руки были добрыми и теплыми.

Братья принесли щенка в гримировочную уборную, сунули в угол и прикрыли ковриком.

Потом пришли другие люди, большие. Долго шумели. А он все лежал в углу. Потом маленькие заплакали. И щенок не выдержал, вышел из угла, сел рядом с ними и заскулил.

И стало тихо.

Кто-то сунул ему кусок колбасы. Пахло очень вкусно, он ужасно хотел есть. Но к колбасе не притронулся, словно понимал, что решается его судьба.