Илья Туричин - Братья

– А если спросят, кто мой отец? - спросил Павел. Доппель нахмурился.

– Скажи им, что он пал смертью храбрых за Родину. Ведь это не будет ложью?

Павел представил себе, какими станут лица ребят в классе, если он им скажет: "Мой папа - Герой Советского Союза младший лейтенант Лужин".

– И про маму говори правду: владелица гостиницы для господ офицеров. А что ты родился в России и работал в цирке - им знать ни к чему. Начнут задавать лишние вопросы - придется выкручиваться. Не подводи маму, она в тебя верит.

Павел не собирался подводить маму и не рассказывал о себе в школе не потому, что так велел доктор Доппель. Самому не хотелось. Пусть принимают его за Пауля Копфа. Он - Павел Лужин, артист советского цирка. Мозги у этих ребят наперекосяк. Вот в чем суть. Мысли, разговоры, желания у них стандартны: фюрер, великая Германия, священный долг, мы - немцы - избранная раса! Эрзац-мозги. Он сравнивал здешних ребят со своими ташкентскими друзьями, с ребятами из Гронска. Ржавый, Злата, Толик-собачник, Серега Эдисон… Это же личности - человеки!… У каждого свое призвание, своя страсть, своя мечта. И главное, в каждом бьется доброе сердце. Не для себя, для всех. Они греют друг друга. И он, Павел, ощущал это тепло. А здесь он чувствует себя брошенным в ледяное недвижное озеро, покрытое серо-зеленой ряской.

Здесь вырастают Гансы, смотрящие сквозь тебя глазами-ледяшками. И ласковые щуки Доппели, и Гитлеры, и Гиммлеры… А на дне озера живет Вечный Страх. Он здесь настоящий хозяин. Он - всюду, он многолик. Он заставляет учителей говорить на уроках медленно, готовыми круглыми фразами, чтобы никто не смог истолковать какое-либо слово иначе, придать ему иной смысл. Они, наверное, и дома думают и говорят с опаской. Это страх заставляет писать доносы на соседей и отрекаться от собственных родных. Это страх формирует эрзац-мозги.

Вот скрытая жизнь школы, которую Павел не может понять.

Обо всем этом он думает только в своей комнате, заперев дверь. Об этом никому не скажешь. Иногда он ловит себя на мысли: а не поселился ли и в нем вездесущий страх? Ведь он, как микроб, влезает в организм и начинает точить его.

Нет. Он не боится. Просто трудно. Очень трудно.

Ах, как не хватает Петра! Они бы поговорили обо всем перед сном, лежа в темноте, когда не видишь лиц друг друга, а только ловишь неторопливое слово, вздох, смешок, молчание…

Удивительно: прожили бок о бок с рождения, а ведь никогда раньше не задумывался: что они друг для друга? Брат и брат… Никогда не расставались, потому вроде и не отличали особо друг друга. Вместе выходили на манеж, вскакивали на лошадей, крутили сальто-мортале, "арабские колесики", "кульбиты". Поровну делили радость зрительских аплодисментов, и мамины шлепки, и папины нотации. Один портфель на двоих. Тренировки - вместе. Однажды даже болели на пару. Скарлатиной.

А вот увезли в эту проклятую Германию, и так не хватает Петра! Словно часть самого себя оставил в Гронске…

Больше всего класс боялся инструктора по военной подготовке однорукого Вернера. Черная повязка наискось прикрывала его левый глаз. Говорили, что он потерял руку и глаз под Москвой. Его узнавали на слух, он не шел, а впечатывал кованые армейские сапоги в пол, не говорил, а лаял громко, короткими фразами, словно отдавал команды. На его занятиях тянулись, молчали и трепетали.

Павел вместе со всеми с удовольствием разбирал и собирал оружие. Пригодится. И только на практических стрельбах нарочно стрелял в "молоко".

– Копф! Не заваливать мушку! Тверже локоть! Дубина!

– Есть, господин инструктор, не заваливать мушку, тверже локоть, дубина! - звонким голосом повторял старательно Павел.

Раздавался смешок.

– Тихо! - рявкал Вернер, и наступала тишина. - Ты представь себе. На тебя идет русский. Сейчас он тебе влепит пулю. В лоб. Опереди. Целься. Огонь!

Павел аккуратно целился и посылал пулю в "молоко". Вот если бы вместо мишени стоял инструктор Вернер, он бы всадил ему пулю точно в глаз, в тот самый глаз, которым он видел через бинокль Москву. И не промахнулся бы, не зря же он - "Юный ворошиловский стрелок".

– Недотепа! Тупица! Он тебя убил! - взрывался Вернер.

– Русские так хорошо стреляют? - спрашивал Павел с деланным огорчением.

– Русские - трусы! Видят дуло немецкого автомата - закрывают голову! Падают на землю!

– Тогда я еще живой, господин инструктор!

– Заткнись!

Уж Павел знал, как стреляют русские. Его папа в цирке обрезал из "мелкашки" нитку, на которой висели воздушные шарики, и те, под аплодисменты зала, улетали вверх, под самый купол! Был у них такой трюк.

В коридоре второго этажа, возле кабинета господина директора висела большая карта Европы, вся издырявленная иголками с флажками. Инструктор Вернер считал себя большим стратегом и часто подводил класс к карте. Флажки широко раскинулись по просторам России. И только в центре отодвинулись на запад, дырочки от иголок остались в точках городов, как незаживающие раны.

– Наши доблестные войска ведут бои в самом центре России. В Сталинграде. На юге они продвинулись до Главного Кавказского хребта. Осталось всего ничего. Гений фюрера приведет нас к Баку. Там - нефть. Мы выбросим русских за Волгу. И будем гнать их до самого Урала. Вот сюда. - Вернер тянул руку с указкой на восток, показывая, куда загонят русских. Потом кричал:

– Хайль Гитлер!

– Хайль! - дружно гаркал класс.

– Вопросы?

Кто-нибудь подымал руку.

– А почему мы не пойдем дальше Урала?

– Я не говорил - не пойдем. Я изложил ближайшие перспективы.

– Понятно, господин инструктор.

А Павел смотрел на маленький кружок - Гронск. Он был по западную сторону флажков. И там были мама, Петр, Флич, друзья. Последнее время флажки на карте топтались на месте.

– Русских добивают, - разъяснил Вернер.

Наивный Павел спросил:

– Господин инструктор, покажите, до какого места вы дошли?

– Вот, - гордо произносил Вернер. - Почти Москва. - И он тыкал указкой восточнее красных флажков.

У Павла чесался язык сказать: почти Москва. И тут - почти Сталинград, и почти Кавказ!… Но он молчал. Всякое сомнение наказывалось, как пораженческие настроения. Здесь не говорили правду о войне. Здесь только кричали "Зиг! Хайль!". А всякая неудача на фронте прикрывалась стратегическими соображениями, по которым выравнивалась линия фронта.

В ноябре пошел снег, похолодало. В школе топили плохо. Павел простыл и недели две просидел дома. А когда пришел в школу и взглянул на карту - очень удивился. Немецкие флажки отошли на запад и между ними оказались красные.

Вернер разъяснял: "Там сильное командование. Сам фельдмаршал Паулюс. Идет перегруппировка войск. Смотрите западнее Сталинграда! Видите? То-то! Русские сами лезут в мешок. Это - победа!"