Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

В Москве все, кроме Покачалова, вместе отправились к родителям Ани и Димы. Просидели с ними до утра. Василий Игнатович к тому времени вернулся из двухмесячной поездки по Индии – отчаялся найти своих детей. На рассвете, видя, что семье Шмелёвых хочется побыть наедине, Максим и мама взяли такси до Клушино. По пути заехали в Зеленоград к маминой подруге, ухаживавшей за котом Персом.

Дом, разделённый на две непропорциональные части старого дома и более современной пристройки, обтянутый пластиковым сайдингом и укрытый бордовой металлочерепицей, показался как никогда раньше убогим и нелепым. Без Корноухова в нём было тоскливо. Первые дни мама старалась не шуметь и говорила шёпотом, словно отчим спал в одной из комнат и мог пробудиться от её голоса. Не зная, как лучше поступить, мама в итоге заявила в полицию, что Корноухов пропал в перуанских джунглях во время отпуска. Долго не решалась пойти к его отцу в Менделеево. В итоге пошла вместе с Максимом. Сказала свёкру правду. Точнее, ту долю правды, в которую он мог поверить и которую мог принять.

Ближе к лету Лиза отправила Максиму ссылку на статью в «Диарио-де-Севилья», где сообщалось о безвременной кончине известного бизнесмена и мецената Скоробогатова на «амазонском сафари» в джунглях, куда Аркадий Иванович отправился с близкими друзьями. В статье указывалось, что владельцем «Форталезы» и прочего имущества Скоробогатова станет его единственная дочь. Под ссылкой Лиза написала, что хочет выплатить долги Екатерины Васильевны, купить ей другой дом в районе получше и поближе к Москве. Кроме того, предложила Максиму деньги на ринопластику. Добавила, что знает хорошего хирурга в Севилье, и обмолвилась, что готова помочь Максиму с переводом в какой-нибудь испанский университет. На предложения Лизы Максим ответил отказом. С тех пор о ней не слышал.

Исправлять горбинку сломанного носа он не собирался. Привык к ней, как привык и к седой пряди, оставшейся после обморока в скальной лакуне. Университет Максима вполне устраивал старый – он восстановился в Московском политехе, но стипендию потерял и вынужденно перешёл на платное обучение. В любом случае рассчитывал большую часть времени уделять не учёбе, а работе в «Изиде». Покачалов, как и обещал, сделал Максима её совладельцем. Антикварный магазин в последние годы пришёл в упадок, но его доходов хватило на выплату маминых долгов и на учёбу в университете. Дом в Клушино мама продавать отказалась, и Максим согласился нанять рабочих, чтобы довести до ума пристройку с верандой – осуществить мечту Корноухова.

Покачалов сказал, что давно помог бы Екатерине Васильевне. Не знал про болезнь дедушки Максима и про взятые на его лечение кредиты. Раньше нарочно избегал встреч с Екатериной Васильевной, не хотел подставлять её и боялся однажды услышать о возвращении Шустова-старшего. Знал, что будет вынужден лавировать между Сержем и угрожавшим ему Аркадием Ивановичем. Радовался, что история Города Солнца закончилась, мог спокойно продолжать работу в «Изиде» и постепенно обучать антикварному делу Шустова-младшего.

Летом Максим снял однокомнатную квартиру в шестом микрорайоне Зеленограда. Первое время продолжал спать в гамаке. И даже перебравшись в кровать, лежал изогнув спину. Аня с трудом избавила его от этой привычки. Жила с ним полтора месяца. Затем улетела в Испанию – поговорив с отцом, отстояла желание учиться на иллюстратора, перевелась обратно в Европейский институт дизайна, но сменила направление и филиал. Расставание с Аней было молчаливым. Они с Максимом не обсуждали совместное или раздельное будущее. Просто договорились закончить обучение, а пока встречаться на каникулах и созваниваться раз в неделю по скайпу. Максим не любил онлайн-разговоры, но терпеливо выходил на связь каждое воскресенье.

Дима тоже восстановился в университете, подумывал съехать от родителей, но Динара Габитовна уговорила его повременить. Не хотела отпускать сына. Несмотря на откровенный разговор с Аней, рассказавшей отцу об истинных причинах своего возвращения в Москву, Василий Игнатович так полностью и не простил Диму. По-прежнему считал сына виноватым во многих бедах семьи, считал, что Дима мог избежать опасного путешествия по следам Шустова-старшего, достаточно было вовремя рассказать обо всём ему, Василию Игнатовичу, – он бы непременно решил проблемы детей без отчаянных блужданий по Индии, Шри-Ланке и Перу.

Дима теперь не боялся открыто ругаться с отцом. Дважды, рассорившись с ним, приезжал к Максиму ночевать, но понимал, что больше всех из-за его конфликта с отцом страдает Динара Габитовна. Василий Игнатович требовал забыть о приключенческом романе, в состоятельность и успех которого не верил, и сосредоточиться на журналистской работе. Говорил, что историю погибшего Скоробогатова лучше вообще не трогать, чтобы публикация не навлекла на Диму и Аню новые беды. Несмотря ни на что, Дима весь год после возвращения из Перу возился с материалами задуманной книги, заставлял Аню дорабатывать сделанные в пути рисунки и донимал Максима, зачитывая ему фрагменты будущих глав. С названием пока не определился, выбирал между «Кровавые джунгли», «Джунгли в крови», «Кровь джунглей». Хотел непременно использовать в названии слова «джунгли» и «кровь», что сужало список возможных вариантов. Предложение Максима назвать книгу просто «Город Солнца» Дима отверг. Сказал, что звучит неубедительно и блёкло.

– Как-то по-сектантски. Нет… Такое читать не будут. А вот «Кровавая тропа через джунгли»… Нет, длинновато. В общем, над названием нужно работать. А первую фразу я знаю. Зои понравилось бы. Послушай. Макс! Хотя бы притворись, что тебе интересно. Вот, уже лучше. Итак, первая фраза:

Это был один из тех заурядных дней, когда по определению не могло произойти ничего интересного.

– Ну? Как?

– Феноменально.

– А я о чём?!

– И в конце ты с Софией уплываешь навстречу заходящему солнцу?

– Почему бы и нет? А если и дальше будешь надо мной смеяться, то тебя ещё в середине романа съест аллигатор. И смачно съест, знаешь, чавкая.

– Аллигаторы не чавкают.

– А мой будет чавкать. Я автор! Кого захочу, того и заставлю чавкать. Хоть попугаев.

– Это ты можешь…

Дверь в жёлтую комнату «Изиды» распахнулась, и скрип петель вырвал Максима из дрёмы. На пороге стоял Дима в привычных ортопедических ботинках, линялых джинсах и фланелевой рубашке в клетку-тартан, с отросшими кудрями и пучками чёрной щетины. Прихрамывая и опираясь на потёртую трость с головой дракона, Дима принялся расхаживать по комнате и на ходу объяснять своё опоздание.

Максим его не слушал. Прогоняя остатки сна, покосился на стоявшую перед ним, возле монитора, фотографию, где Дима с Аней позировали на фоне перуанского кирпичного дома и тёмно-зелёных зарослей амброзии. Скользнул взглядом по лежавшим в беспорядке книгам, блокнотам и картонным папкам с хлопчатобумажными завязками. Папки были подписаны мелким выверенным почерком Шустова-старшего: «Альтенберг – Филиппины», «Тюрин – Саяны», «Волчек – Камчатка», «Граубергер – Суматра», «Славин – Тибет» и другие заголовки, нанесённые синей гелевой пастой. Каждая из папок была конспективным описанием незавершённого или только намеченного дела «Изиды», содержала список прилагавшихся материалов – они лежали отдельно – и выдержки из наиболее интересных, относившихся к делу документов.