Михаил Демиденко - Сын балтийца

Она поставила табурет, взобралась на него, вывернула фитиль и… застыла.

- Ой, людины, ой, родни, ой, цацу, ой, дытына малое! Що они над тобою зробили! - заголосила она во весь голос, как по покойнику. Откуда-то вынырнула дочка хозяйки, молодуха широкой кости и завидной красоты. В доме точно посветлело. Она тоже уставилась на Ванюшу.

- Перестаньте выть! - стушевался Илья. - С лошади упал во время боя. Переполошите всю станицу. Дайте ему умыться.

С печи, кряхтя, слезла старуха, взяла ухват, вынула из печи чугун с теплой водой. Меньшая дочка, Манька, принесла вышитое полотенце. Хозяйка с молодухой подхватили Ванюшу под руки, повели к умывальнику, пристроенному за печкой, подтащили по полу лохань с теплой водой, начали стаскивать с паренька одежду.

- Не надо! - отбивался Ваня. Ему было трудно говорить. Губы распухли в пол-лица, как у вурдалака, глаза заплыли синевой. - Я живой, а вы меня отпеваете. Не надо!

- Мы жалкуем тебя, - слушали женщины, - трохи смоемо, не рычи вовком, не забидим, само мало и чуть живэ, да еще и командуэ. Маня, сготовь постелью, мы его зараз и положимо.

Илья, руководствуясь старым принципом «где у солдата шинель, там и дом», понял, что ужин обеспечен.

Он подозвал меньшую, Маньку, что-то прошептал, затем, повесив шапку и карабин на гвоздь, вбитый в простенок между окнами, выскользнул во двор к коням. Занятая «адъютантом» хозяйка не обратила внимания на странное поведение «главного командира», и подобное невнимание стоило ей двух торб с овсом.

Вернулся Илья довольный и вовремя: на столе дымилась глубокая глиняная миска вареников, залитых по меньшей мере полкрынкой сметаны. Илья «посурьезнел», опять выпятил грудь, точно на нее прикололи четыре «Георгия» с мальтийским крестом в придачу, пригладил чуб и поинтересовался:

- Гражданочки, мне-то теплой водички не оставили?

- Тебе зачем? - удивилась хозяйка, окатывая Ваню из ковша.

Ваня в трусах стоял ногами в лоханке. Он уже не сопротивлялся, поняв,

что сопротивляться бесполезно. Хозяйка закутала его в чистую лошадиную попону, подхватила, как перышко, на руки, понесла к разобранной постели, вздувшейся периной и двумя огромными подушками. Мальчик утонул в пуховиках.

- Побриться треба, - сказал Илья, проведя рукой по подбородку, и, видно, решив, что с бритьем можно и подождать, засел за стол, вооружившись деревянной ложкой с длинной ручкой.

Ел он долго, солидно, по мере насыщения становясь все более словоохотливым и любознательным. Два раза под столом он незаметно распускал ремешок на брюках. «Адъютант» заснул, не успев выпить кружку молока. Население хаты - четыре души женского пола смирно сидели в сторонке, провожая завороженными взглядами монотонные движения ложкл, дивясь аппетиту «красного атамана».

- Куда ложиться прикажете?

- К адъютанту!

- Спасибо! Добро вам зачтется!

Он добрался до постели, посмотрел на молодуху, и Настя, вспыхнув, вышла. Бабка, ворча что-то под нос, полезла на печь, хозяйка отвернулась. Манька шмыгнула носом, потрясенная тем, что у «атамана» кривые, как колеса, ноги.

- Подштанники-то скидай пид одеялом, - сказала хозяйка. - Постираю, а то простыню запачкаешь. Спокойной ночи, енерал!

Она опять взобралась на табурет и задула лампу: керосин и здесь был дорог, гуся отдавали за бутылку.

Ваня проснулся чуть свет, тело утопало в перине и от этого ощущалось блаженство, глаза опять сомкнулись, он успел подумать: «Раз дядя Илья не будит, можно еще немножко… еще немножко…»

Сон как богатство, - чем больше спишь, тем больше .хочется. Его растолкал часов в одиннадцать «красавец» Чиба из третьего эскадрона, уральский казак из-под Гурьева.

- Продерите очи, барин! - тряс он Ваню. - Я был денщиком у поручика Лядова, он тоже дюже дрыхнуть любил. Еще любил казаков по мордам. И проспал смерть… Царя-батюшку сбросили, а он проспал. Когда солдаты бунтовать начали, они почивали. Его свои же за мордобой и… Царство ему небесное.

- Чего же ты не разбудил? - сел на кровать Ваня и зевнул до писка в ушах.

- Зачем? Он более всего на моих зубах тренировался. Не понимал своего счастья, - как-то непонятно окончил свой рассказ Чиба.

- Чего ты сюда пришел?

- Я сегодня дежурный по штабу полка.

- Ты?

- Не веришь? Сегодня комдив Балахонов приехал. Будет смотр. Что я тебя буду два часа поднимать? Подъем! И быть в штабе полка - начальство требует.

- Зачем?

- Тебе скажут.

- Подожди, я сейчас!

Ваня был легким на подъем. Второпях он даже не заметил, что его белье и гимнастерка выстираны. Он догадался об этом, надевая сапоги: на чуть-чуть влажные портянки сапоги натягивались с трудом.

Чиба относился к редкому разряду бойцов, которых за глаза называли «красавцами». Откуда что бралось?.. Снабжалась 16-я кавдивизия плохо, боеприпасы и те нередко поступали в недостаточном количестве, бойцы старались поэскадронно придерживаться какого-то стандарта. Цыбин, например, был сторонник общевойсковой формы одежды, хотя сам и ходил в красных галифе и кожаной куртке. Он не мог терпеть легкие казацкие седла, считал их «допотопными» и признавал лишь кавалерийского армейского образца. В эскадроне лошади были белой масти и коротко остриженные, чтоб издали видеть, где свои, где чужие. У Вани Гнедко был темной масти, но по сути дела Ваня только лишь числился за первым эскадроном, а службу нес при штабе полка под началом ординарца Логинова Ильи Гарбузенко, выполняя задачи вестового в походах и стоянках, в бою же должен был находиться рядом с Алешей-китайцем, заряжать пулеметные диски.

В четвертом же, например, лошади были темными, как форма - терских и кубанских казаков. Правда, форма эта, латаная-перелатаная, кой у кого из казаков была с нарушениями, «красавцы» же в полку щеголяли одеждой, как говорится, с иголочки.

- Я мигом! - крикнул Ваня и побежал во двор. Ваня смутно помнил, как они вчера вечером вошли во двор, как привязали коней к плетню… Он припомнил, что не успел расседлать Гнедко. Его седло лежало у сарая. «Ага, дядя Илья расседлал, вот спасибо! Ругать, наверное, будет. Пусть ругается. Главное - помог».

Ваня поднял седло над головой, толкнул ногой дверь, быстро вошел в сарай… Гнедко лежал. Он не ожидал появления хозяина с ношей на голове, конь вскочил, шарахнулся в сторону, под ногами у него затрещало, и он исчез…

Ваня замер с седлом: был конь и нет коня. Со свету в полумраке нельзя ничего было толком разглядеть.

- Где ты? - сбросил седло Ваня. - Куда ты делся?

Послышалось ржание, точно из-под земли. Ваня бросился вперед и оказался верхом на Гнедко.

- Ой, куда это мы попали?

Они были в погребе, у которого провалился настил под тяжестью коня. Ваня вылез наверх, догадался распахнуть дверь сарая, подложив под нее камень, чтоб не закрывалась. Гнедко смотрел на хозяина из ямы, обмотавшись вязанками лука и нитками сушеных яблок для компота.