Лев Овалов - Помни обо мне. Повесть

Однако Николай Ильич уклоняется от спора.

- О вере нельзя спорить. Знание рационально, а вера скорее область чувственного, вера иррациональна, она ближе к искусству. Вот вы слушаете музыку, она волнует вас, но разве вы сможете объяснить, почему она вас волнует?

- Какая же музыка волновала Таню?

- Она искала утешения.

- В чем?

- Таня мне не исповедовалась, а если бы исповедовалась, я бы не сказал. Священники дают обет не нарушать тайну исповеди.

- И нарушают.

- Дурные пастыри. - Он сказал это убежденно, с чувством собственного превосходства. - В человеке сильна потребность открыться… Кому? Люди легко осуждают и с трудом прощают. Один бог все поймет и простит. А священник лишь посредник между человеком и богом.

- Так какого же утешения искала Таня?

- Хотела утвердить свою веру в того, в ком мы находим спасение.

- И вы утвердили?

- По мере своих сил…

Нет, он не притворяется… Перед Юрой, кажется, действительно верующий священник.

Вот она - вторая тайна, на которую намекала Таня! Оказывается, она ходила в церковь, встречалась с попами. Вот на чем зиждилась ее дружба с Прасковьей Семеновной!

Тут в комнате появилась женщина. В сереньком платье, невысокого роста, с тронутыми сединой волосами.

Кивком головы поздоровалась с посетителем, вопросительно взглянула на Николая Ильича.

- Ты бы, Катенька, собрала нам чайку, - попросил тот. - Молодой человек не откажется.

Юра отказался.

- Собери, собери…

Она вышла.

- Без нее я бы пропал, - доверительно признался Николай Ильич.

- Жена? - утвердительно спросил Юра.

- Сестра, - поправил Николай Ильич.

Тут Катенька очень кстати принесла стаканы с чаем, а Николай Ильич вернулся к тому, что непосредственно интересовало посетителя.

- Так что же хотите вы от меня?

- Таня ничего не говорила вам о своих намерениях?

- Советовалась, не уйти ли ей в монастырь.

- Разве сейчас есть монастыри?

- Есть. Но… Вероятно, вы учили. В старину монастыри были и политическими и экономическими организациями. А в наши дни… Как говорится, изжили себя.

- И вы посоветовали?

- Отговаривал.

- Неужели Таня в монастыре?

- Не думаю. Но постараюсь узнать. Зайдите ко мне через недельку.

И Юра поверил, что Николай Ильич в самом деле постарается узнать.

- Спасибо. - Он вдруг спохватился, что так и не назвал себя. - Вы так и не поинтересовались, кто я.

- А зачем? Я не любопытен, а вы не нашли нужным представиться… - мягко ответил Николай Ильич. - Может быть, вы желаете сохранить свой визит в тайне.

- Нет, почему же, - запальчиво возразил Юра. - У меня нет причин скрывать свой визит. Меня зовут Юрий, Юрий Зарубин, мы с Таней учились в одном классе.

Юра терпеливо выждал неделю.

Сделает что-нибудь или не сделает, раздумывал он об обещании священника. Узнает или не узнает? Священнослужители любят обещать то, что они просто не в силах дать, - такова уж их профессия. Они как страховые агенты, проценты собирают со всех, а вознаграждение получают немногие.

Он выбрал для посещения субботу, по вечерам в субботу обычно все дома.

Дважды нажал кнопку звонка. Никто не появился Юра позвонил еще раз. Безмолвие. Тогда Юра решил узнать, где Успенские. Позвоню-ка я Ципельзону, решил он. Раз, раз, раз… Пять звонков! Пожалуйте-ка хоть вы сюда, неизвестный гражданин Ципельзон!

И тот пожаловал.

- Вам кого?

С пунцовым мясистым носом, с обвислыми синими губами, с ушами, из которых торчат пучки рыжих волос, в модном грубошерстном зеленом пиджаке… Он довольно-таки сердитый, этот Ципельзон, который любит, чтоб ему звонили пять раз!

- Простите за беспокойство, я к Успенским. Но у них…

Ципельзон разглядывает Юру с доброжелательным любопытством.

- Заходите и проходите.

- Но я не знаю…

- Вы поняли, молодой человек? Проходите. У них не заперто.

- А откуда вам известно, что я не вор?

Ципельзон с состраданием посмотрел на юношу:

- Молодой человек! Еще не народился бандит, который вздумает обокрасть святого.

- А разве Успенский святой?

- Высшего ранга! Ни разу еще не поспорил ни с одним из жильцов. Ни из-за газа, ни из-за электричества. Уберет за вами ванную и сделает вид, что даже туда не заходил. Вызовет врача, а потом за свой счет купит вам медикаментов. Человек будущего общества, хотя и отсталых взглядов!

Юра добрался до знакомой двери. Действительно, не заперто. Горит лампа. Никого. Стол сервирован к чаю. Должно быть, Катенька заранее все приготовила. Кресло Николая Ильича со вмятиной на спинке от головы. Буфет с книгами. Что он читает, этот поп? Русские классики: Тургенев, Толстой, Достоевский, Чехов. Философы: Соловьев и Розанов, Шопенгауэр и Ницше. Гм! Ленин, Энгельс… С таким держи ухо востро!

Юра осторожно опустился в кресло хозяина. Не так чтобы очень мягко. От обивки пахнет чем-то затхлым…

Первой явилась Катенька.

- Сидите, сидите. Коленька скоро придет. Он в церкви, служит всенощную.

Непонятно это Юре. С одной стороны Толстой и Энгельс, с другой - наряжается в ризу, размахивает кадилом и уверяет, что так оно и должно быть!

Катенька то исчезает, то появляется. Насыпала в вазочку печенья. Постояла. Помолчала. Подошла к гостю.

- Сидите, сидите. Хочу с вами поговорить. Лучше, если вы поменьше будете к нам ходить.

Юра вскочил.

- Я могу хоть сейчас…

- Вы не поняли. Вы не мешаете нам. Боюсь, мы помешаем вам.

Юра гордо поднимает голову.

- Как так?

- Боюсь, вы недооцениваете моего брата… - Катенька, оказывается, не так проста, как могла показаться. - Николай Ильич болен, смертельно болен, но у него сильный характер. И, на беду тех, кто с ним общается, он безупречно честен. А ведь честность подкупает людей.

Ого, как рассуждает!

- Чем же опасен Николай Ильич?

- Верою в бога. Хотите не хотите, он и вас приблизит к богу. У вас неокрепший ум…

- Ну, знаете ли, я материалист, - уверенно возражает Юра. - Меня не так-то легко сбить…

- Но все-таки можно. А я думаю, что религия нынче молодым людям ни к чему.

- Разве вы не верите?

- Не знаю. Во всяком случае, не так, как Николай Ильич. Ему пришлось пережить побольше моего.

Вот тебе и Катенька!

- А вы не бойтесь за меня.

- Я не за вас, а за все ваше поколение. Слишком все легко вам дается. И веру, и отрицание бога надо принимать с большей серьезностью.

Грустная улыбка у Катеньки!

Юре даже стыдно за свою заносчивость.

- Не тревожьтесь за меня, - доверчиво говорит он седенькой женщине. - Я много читал. Я люблю искусство. Я атеист не потому, что кто-то сказал мне быть атеистом, а потому, что изучаю законы природы. Знание природы и религия несовместимы.

- Дай бог, дай бог, - торопливо соглашается его собеседница. - Бегу! Чайник уже кипит…