Владимир Кузьмин - Под знаком розы и креста

– Ну точно! – Степан даже по лбу себя стукнул. – Стал бы я с ранцем из дому тащиться! А раз опаздывал, так, значит, после уроков был оставлен! Так?

– Так! А как насчет чая?

– Михаил Федорович Романов вступил на престол в лето одна тысяча шестьсот тринадцатое от Рождества Христова, и тому предшествовали следующие события!

– Э-э-э… – растерялся Иннокентий Петрович, в очередной раз попытавшийся привлечь мое внимание к уроку. – Мне это ведомо.

– Простите, мне показалось, что вы хотите меня укорить, что я невнимательна, а затем спросить, что вы только что рассказывали.

Историк в этот раз прямой взгляд выдерживал, не смущаясь:

– Тем не менее, мне кажется, что занятия орнитологией и учет ворон – пардон, воробьев – вам более интересны.

– Что вы! Учет воробьев занимает считаные секунды, тем более что сегодня их число колеблется от восьми до дюжины, никак большей стаей не соберутся.

– Тогда отчего вы все время смотрите за окно?

– Извините великодушно, Иннокентий Петрович! – Я делаю донельзя смущенный вид и на этом желаю замолчать, но какой-то бесенок заставляет мой язык добавить: – Просто я глуховата на левое ухо и стараюсь все время быть повернутой к вам правым.

Вот тут Иннокентий Петрович смущается и уж в точности не понимает, как ему реагировать на такие признания. А вдруг правда? Но если нет, так уж на издевательство похоже, но как доказать? Тут еще и хихиканье начинает по классной комнате расползаться.

– Собственно говоря, меня в данном случае интересовало не то, отчего вы в окно смотрите, а та записка, что была вам передана минутой раньше, – приходит в себя учитель. – Извольте, госпожа Бестужева, отдать ее мне.

Вот кто тянул меня за язык про эту мнимую глухоту говорить? Я же поняла, для чего учитель подошел ко мне, и почти вывернулась, сбила его с толку, пересказав его же слова. Ну и про воробьев разговор его отвлек. А тут мое хулиганское заявление настроило его против меня, вот он и вспомнил про злополучную записку, которую мне вполне могли передать более аккуратно.

– Иннокентий Петрович, ну зачем вам наши девичьи тайны?

– Секретничать извольте после уроков, а не вместо них! Давайте записку и не срывайте урок!

– Пожалуйста, пожалуйста! – я протягиваю учителю свернутый в несколько раз кусок тетрадного листа.

– Да это шифр какой-то! – восклицает Иннокентий Петрович, а Огнева бледнеет и даже чуть съезжает под парту. – Что сие означает: «3 ст. м. 2 я. щеп. соли»?

– Три стакана муки, два яйца и щепотка соли. Это рецепт пирога с рыбой. Очень вкусно получается, если желаете, я вам после уроков перепишу без сокращений, пусть ваша кухарка попробует приготовить…

– И чья это записка? – не желает уходить в сторону историк.

– Моя. Вы вот и почерк можете сравнить.

– Но вам же ее передали…

– Совершенно верно. Я списывала рецепт на перемене, потом машинально свернула его в несколько раз и обронила. Его подняли и передали.

Рецепт, конечно, очень вовремя подвернулся, хотя сворачивать его и пришлось только что в кармане фартука, где он попался мне под руку по счастливой случайности.

– Так что это и не записка выходит, а просто возвращение потерянной вещи. Это же совсем другое дело, Иннокентий Петрович, не правда ли? – тараторю я, чтобы не стали спрашивать, кто же поднял и передал, а то ведь придется отвечать, и ответ мало кому понравится, пусть и последствий не должно быть.

– Достаточно, сударыня, достаточно. На чем я там остановился?

– Михаил Федорович Романов вступил на престол в лето одна тысяча шестьсот тринадцатое от Рождества Христова, и тому предшествовали следующие события… – подсказала я.

– Спасибо. Итак, о событиях, предшествовавших началу царствования первого из представителей ныне правящей династии…

Меня вся эта перепалка больше развлекла, чем напугала. А вот Огнева и Эрисман со страху чуть не умерли. Впрочем, поделом им, незачем такого рода послания, связанные с их тайным обществом, на уроке писать да еще передавать неуклюже. Нам почти любые шалости с рук сходят, но из той записки достало бы для грандиозного скандала двух слов: тайное общество! Да будь это общество тысячу раз безобидным, а досталось бы каждой по первое число. Даже мне, хотя я-то как раз от участия в обществе отнекиваюсь как только могу. Но не станешь же про это говорить и выгораживать себя!

Ладно, нужно будет сказать Огневой, что такой урок нельзя так просто не учитывать. А пока стоит додумать тот план действий, что мы с мальчиком Степкой накануне набросали.

За чаем мы больше про книжки Жюля Верна разговаривали, а после прошли в мою комнату, Степан рассказал, кто он такой, поведал все, что ему известно о Михаиле, и мы принялись составлять план сыскных мероприятий. Хороший план, только я в него не стала включать очень многое. Степан, конечно, вызывал полное доверие, но не могла же я ему поручать слишком сложные задания. И говорить про них при нем тоже не хотелось, вдруг обидится, что его в стороне оставляют.

Итак, Степану, который очень удачно живет в паре кварталов от домов, где проживал у тетушки Михаил и где квартировал Пискарев, поручено в первую очередь через таких же мальчишек разузнать все, что в тех домах говорится об убийствах. Мальчишки зачастую обо всем знают не меньше и даже больше взрослых.

О том, как развиваются события в полиции, должен сообщить адвокат, о котором мне пока ничего не известно, кроме имени и фамилии. Стоит, видимо, хоть какие-то справки и о нем навести, мало ли, что они с Михаилом знакомы. Ну да это сделать просто.

Следующим пунктом стоят знакомцы Валентина Пискарева. Я предполагала навести о них справки у Клары Карловны уже завтра, на именинах ее сына. О нем самом справки наведет Петя.

А вот теперь что касается лично меня…

Но додумать мне не дал звон колокольчика в коридоре.

На этот раз я сама подошла к неразлучным руководительницам тайного общества, чтобы устроить им разнос.

– Ох, Бестужева, какая ты молодец! – сообщила мне Зинаида. – И как ты сумела вместо письма от Огневой этот рецепт подсунуть?

– Ловкость рук и никакого мошенничества, – отмахнулась я. – Кстати, дать вам рецепт списать?

– Так его же Иннокентий забрал!

– А я его наизусть помню.

– Вот еще, не хватало нам стряпней заниматься! – фыркнула Огнева.

– Сашенька-душенька, – не удержалась я от колкости, – стряпней заниматься много полезнее, чем тайными обществами. И уж окажи любезность, не пиши мне записок во время уроков. У меня при себе один рецепт, и тот случайно под рукой оказался.

Огнева помрачнела, но согласилась, что переписка такого рода слишком опасна, лучше уж перемены дождаться и пошептаться в уголке.