Лев Линьков - Малыш с Большой Протоки

— Так как же всё произошло?

— Вначале на острове почувствовали несколько сильных подземных толчков. Многие жители посёлка, кто в чём, повыскакивали на улицу. Дело ведь ночью было. Санчасть, где лежал Кирьянов, находилась неподалёку от нашего бывшего домика, и, почуяв беду, Алексей немедля прибежал к нам. С Маришей он давно дружил, ещё с Черноморья. — Баулин опять трудно вздохнул, словно ему не хватало воздуха. — А вскоре на берег обрушилась первая огромная волна и сдвинула наш домик с фундамента. На полуразрушенном крыльце Алексей столкнулся с Ольгой. Она крикнула: «Спасите Маришу!» — передала с рук на руки спящую дочку, а сама обратно в дом. Должно быть, не представляя себе всей опасности — да и кто её мог тогда представить! — хотела захватить что-нибудь из одежды. На Марише была только рубашонка да вот этот платок, — кивнул Баулин на прикрывавшую настольную лампу шаль.

Мы снова замолчали. И снова только руки выдавали, что творится в душе капитана третьего ранга. Они — большие, натруженные руки его, привыкшие крепко держать штурвал — бессильно лежали на столе, чуть заметно дрожали.

— Словом… — как бы подводя черту, произнёс Баулин, — словом, Кирьянов не дождался Ольги. Увидев, точнее, почувствовав приближение новой волны, он прижал к груди Маришу и полез вверх по крутому склону. А другая волна всё-таки настигла их.

Не будь Алексей замечательным пловцом, их разбило бы о камни, Каким-то образом он изловчился и зацепился вот за этот самый отпрядыш, — показал Баулин на фотографию. — С того дня, как выпадет у Алексея свободная минута, он к Марише, старшим братом для неё стал. И она к нему привязалась. Проснётся — первый вопрос: «А когда придёт дядя Алеша?» Явится он, бывало, после вахты и то самоделку игрушку принесёт, то сказки начнёт рассказывать. Я просто диву давался— молодой парень, а столько сказок знает. Спрашиваю как-то: «Откуда ты, Кирьянов, такие сказки выкопал?» — «Я, говорит, сам их сочиняю. Начну чего-нибудь рассказывать, — получается что-то вроде сказки». — Баулин потянулся к детскому столику, уставленному игрушками, поискал что-то. — Минуточку… Одну минуточку.

Он вышел в спальню и вскоре возвратился с толстой тетрадью в клеёнчатом переплёте.

— Так и есть, под подушку спрятала! — Баулин улыбнулся. — На прощание Кирьянов все сказки нам в эту тетрадку записал. Печатными буквами — Мариша по-печатному читает свободно, — и картинки нарисовал. Художник он, как видите, не ахти какой, но тюленя от кита отличить можно.

Я с любопытством перелистал тетрадку. В обрамлении бесхитростных виньеток, изображавших то ромашки с васильками, то крабов, то морских бобров или рыб, были старательно выписаны названия сказок: «Про добрую девочку Маришу и жадного Альбатроса», «Про бобрёнка, который любил качаться на волнах, и про злодейку-акулу», «Про девицу-красавицу, которая не любила зверей и птиц, и про то, как все звери и птицы от неё отвернулись»…

— Надо прочитать, — сказал я.

— Это уж вы у хозяйки спрашивайте, — шутливо развёл руками Баулин и отнёс тетрадку обратно в спальню.

— Вы не предлагали Кирьянову остаться на сверхсрочную службу?

— Он учителем хочет стать. По родной Смоленщине соскучился. Что ж, как говорится, дай бог ему счастья.

— Вы-то вот с Курил уезжать не хотите…

— Я — другое дело, граница — мой дом. А Кирьянову в декабре только двадцать пять стукнет… Со всеми жаль расставаться, когда они уезжают, — погрустнел капитан третьего ранга. — Тебя-то самого, конечно, не все только добром поминают: и строг был, может, и придирчив. А как не быте строгим — мы ведь здесь вроде как на фронте, у нас всегда готовность номер один. Всех жаль, — повторил он, — а вот, честно признаюсь, ни с кем ещё не было так тяжело расставаться, как с Кирьяновым. И не потому только, что он сделал для Мариши. Моряк он замечательный — сама честность, скромность и исполнительность.'Да вдобавок к тому — волевой. — Баулин сверил наручные часы с корабельными. — Ну, мне пора в море.

Он заглянул в спальню, молча прощаясь с дочкой, снял с вешалки кожаный реглан, сказал, усмехнувшись:

— А если б вы знали, сколько этот чёртушка Алексей Кирьянов мне нервов перепортил, сколько я ещё в морской школе с ним повозился! Да и не я один — и замполит, и комсомольская организация. Хотите верьте, хотите нет, а я уж было думал, что горбатого, только могила исправит. Такой Алексей был заносчивый, строптивый, отчуждённый.

— Как же из Кирьянова получился отличный пограничник? — удивился я.

— А всё началось с первого шквала. — Баулин снова взглянул на часы. — Сейчас-то уж некогда. Напомните, расскажу как-нибудь в другой раз. Спокойной вам ночи, располагайтесь как дома.

Провожая Баулина, я вышел на крыльцо. Мы распрощались, и его высокая, слегка сутуловатая фигура вмиг растаяла в густом тумане. Снизу, из-под утёсов, доносился тяжёлый, перекатистый гул океана.

Проснувшись среди ночи, я не сразу сообразил, где нахожусь, прислушался: за окнами под утёсами ревел штормовой накат, дробно постукивали ставни, завывало в трубе. Снова уснул и очутился во власти бушующего океана. Тщетно пытался я ухватиться за пляшущее рядом бревно: меня относило всё дальше и дальше от берега. Внезапно взошло слепящее солнце, и чья-то заботливая рука коснулась моего плеча. У дивана, на котором я спал, стояла одетая, умытая, причёсанная Маринка..

— Дядя, у тебя болит головка?

— Нет, не болит, — пробормотал я в смущении.

— А почему ты кричал? Тебе приснился страшный сон? Да? — спросила она участливо. — А я сегодня во сне летала. Высоко-высоко, выше вулкана. И ни чу-тельки не боялась! Папа говорит: если летаешь во сне — значит, растёшь.

Комнату озаряло редкое для Курил солнце. Стол был накрыт к завтраку.

— Кто же открыл ставни?

— Я сама! — ответила Маринка.

— Ты сама и чайник вскипятила?

— Разве можно! — удивилась Маринка. — Папа не велит мне зажигать керосинку, я могу учинить пожар. Чайник вскипятила тётя Таня, наша соседка. Тётя Таня и печку истопила, и камбалу поджарила.

Мы не спеша позавтракали, прибрали за собой. Неожиданно Маринка вздохнула:

— А ещё я видела во сне маму…

— Ты покажешь мне свои игрушки? Хорошо? — обнял я её, желая отвлечь от печальных мыслей.

— Покажу… Потом.

За окном громоздились скалы, высился конус вулкана. Вдруг в комнате как-то сразу всё потускнело: на солнце наползла туча. С океана наплывали клочья тумана, вершину вулкана как отрезало.

— Сейчас бус пойдёт, — сказала Маринка. — «Старик» макушку спрятал.