Мария Некрасова - Месть крысиного короля

– Папа! – Мне было обидно за короля. Чем он заслужил, чтобы его травили? – Папа, ты зачем принял рыбу?! Забыл, как он поел семги, а потом пил, пил, чуть не лопнул?

Папа глянул в ящик, охнул и потащил рыбу и апельсины на помойку. В окно было видно, как на него со всех сторон набрасываются мои поклонники. Автограф, что ли, хотят взять у человека, у которого заняты руки? Ну-ну.

В остальных ящиках были продукты вроде приемлемые, и я позволила Их Величеству заняться дегустацией.

Запикали наручные часы – пора ехать на съемки. Я уже стояла в прихожей, умытая и одетая, папа завел «Линкольн», охрана разогнала поклонников и папарацци. Но тут Их Величество закапризничал. Он лег на спины и задрал лапки – хотел, чтобы почесали животики. Повзрослев, он стал кое-что понимать в крысиных радостях. С мамой ему было уже неинтересно, а больше нравилось общаться с людьми, ездить со мной на съемки, сидеть в кафе. Любил он, когда я дома пою и танцую только для него, и чтобы животики чесали. Король – он и есть король. Пришлось чесать.

Шестнадцать глаз умильно щурились, тридцать две лапки болтались в воздухе. Газетная заметка не врала, дружба с крысиным королем действительно приносит удачу, и я уже убедилась в этом.

– После съемок надо заглянуть в школу, – напомнила я Их Величеству. И пожаловалась: – Я ж ее до сих пор не закончила, с этой попсой все некогда.

Глазки продолжали жмуриться, а восемь голов синхронно кивнули.

На съемках Их Величество не вылезал из кадра. Мы снимали клип о крысином короле (типа он же мой талисман!), и король был весьма кстати. Ему нравилось позировать перед камерой. Режиссер хотел заставить его жрать черствые сухари и был наказан: сам же черствым сухарем и подавился. Я послала гримершу за ванильными, и дело пошло. Король сидел на столе и грыз ванильные сухарики из вазочки. Я пела на втором плане. Было здорово петь свою песню, сниматься со своим талисманом и осознавать, что ты – уже действительно ты. Светка, а не Тутси. Светка – мое сценическое имя. Мне нравится.

Кстати, Тутси еще поет в провинции, где нет больших безжалостных экранов, на которых виден ее косящий, полуслепой глаз. Я сделала для нее все, что могла: сохранила ансамбль, сочинила для прессы героическую историю о поврежденном глазе (якобы она спасла меня, когда я падала в оркестровую яму, но напоролась на смычок скрипача). А Тутси прислала мне расческу с острой ручкой. Надо послать ей свой диск с автографом, пускай позлится.

Режиссер, подавившись сухарем, стал шелковым. Клип сняли за два часа, и мы с королем поехали на вручение премии.

Премию давало какое-то общество защиты животных (Их полно. Я считала, но после седьмой премии сбилась.) Их Величество покорял администрацию этих обществ своим экстравагантным видом. Меня они уважали и премировали исключительно за любовь к крысам, которых, как они считали, вообще мало кто любит. Дураки!

Папа отвез нас в гостиницу, где вручалась премия, но в зал не пошел. Он всегда предпочитал ждать на улице, хотя его всегда звали присоединиться. Сам он говорит: «Люблю воздухом дышать», но мне кажется, он еще помнит тот день, когда его приняли за шофера. Видимо, смирился и не хочет больше провоцировать охранников.

Народу было, как всегда – полторы тысячи, меньше на вручения таких премий не собирают, а больше – не найдешь. Я окинула взглядом первый ряд, где сидели номинанты, и поняла: опять мы пришли рано. Номинантов оказалось человек двадцать. Пока до нас дойдут, два часа будем париться. Я села и приготовилась дремать. Их Величество свернулся у меня на коленях, требуя почесать животик. Я чесала, чесала и уснула. Проснулась, только когда вызвали на сцену. На этот раз дали «Золотого Айболита» – придумают же такое название! Но королю оно понравилось. Он обнюхал статуэтку и кивнул – можно не отказываться. Фотографы были в восторге! Они принялись ползать вокруг и щелкать Их Величество. Я смотрела, стараясь подавить зевоту – надоели. Сами, небось, кошек держат.

Ларисе я позвонила из машины, сказала, что еду. Она встречала меня на ступенях школы:

– Света, как дела?

Я пожала плечами: сама, что ли, не видит?

– А я решила, что тебе в десятом париться, иди-ка ты сразу в одиннадцатый. Экзамены выпускные сдашь сейчас – и готовься к институту. Зачем способной ученице зря столько лет терять?

Я кивнула: правильно, нечего мне терять столько лет. Сдам экзамены, поступлю в институт, закончу его за полгода и можно спокойно петь.

– Какие экзамены надо сдавать? – спросила я.

Лариса услужливо протянула мне учебный план. Я глянула... и обалдела. В алгебре не было ни одной знакомой темы, в физике и химии – ни одного знакомого слова... Да, придется поработать... Хотя что это я? Зачем работать, Лариса и так выпишет мне аттестат. Пускай только попробует не выписать. Да я ей!..

– Готовьте аттестат, – выдала я, дивясь собственной наглости, – с одними пятерками.

Лариса приподняла бровь – это не обещало ничего хорошего. Последний раз я видела, как она приподнимает бровь, год назад, она тогда выгоняла мою одноклассницу Ленку. И выгнала. Неужели... Нет, она не посмеет!

И она не посмела. Она сказала:

– Пойдем. – И мы пошли к ней в кабинет.

Она посадила меня в кресло, а сама принялась кому-то звонить, с кем-то ругаться, кого-то уговаривать. Она листала классный журнал, мой дневник, еще кучу каких-то бумаг, гоняла секретаршу до мыльной пены, и через час у меня на коленях лежал аттестат о среднем образовании. Новенький, еще пахнущий чернилами и типографской краской. Я открыла – прекрасно, одни пятерки. Хоть завтра в университет!

– Медаль давать? – угрюмо спросила Лариса. Кажется, она расстроилась из-за того, что ей придется расстаться с такой способной ученицей. – У нас с медалями напряженка, – виновато добавила она. – Удостоверений сколько угодно выписать могу, а самих металлических кругляшков – не больше пяти на выпуск.

Я сказала:

– Я и есть весь выпуск. Или вы сейчас еще кого-то выпускаете? В середине-то года?

Лариса подумала и, скрепя сердце, достала мне из сейфа легонькую тонкую медаль в красной коробочке. Так-то лучше.

Я еще с порога поняла: что-то не так. Их Величество сорвался с моего плеча и рванул в комнаты, пища и постанывая. Из погреба (у нас в особняке погреб) с довольным видом вынырнула мама.

– Я убрала крысиные запасы, – сообщила она, – а то уже пованивать начали.

С тех пор как мы с королем стали знаменитыми, ему каждый день приносят еду буквально ящиками. А он, даром, что король, делает запасы под диваном, в диване, в шкафах, как обыкновенная крыса. С утра в доме вообще было не развернуться – того и гляди, раздавишь какой-нибудь помидор.