Мария Некрасова - Толстый – сыщик подводного царства

Становилось легче. Уже хотелось не сидеть и хандрить, а спокойно рисовать и даже сочинять стихи:

В море действительно наблюдался катер и дельфины вокруг. Катер болтался на волнах, как щепка, дельфины плавали кругами, тыкали носом в борта и как будто пытались запрыгнуть на палубу. Тонкий сказал себе, что любопытство к хорошему не приводит и что надо за все каникулы хоть что-то нарисовать. Для надежности он зажмурился. Но как рисовать с закрытыми глазами? (Тонкий, правда, может, но только одну вещь – шарж на Ленку: это у него отработано с несознательного возраста.) Он сдался и побежал в палатку за тетиным биноклем.

Да, все выглядело именно так. Дельфины толкались у катера с выключенным мотором, высовываясь из воды и кладя на борт свои крутолобые головы. Моторист похлопывал их по макушкам и чесал под клювиком. Тонкий вспомнил убитого дельфина, с которого все началось, и решил, что Игорю с Ежиком досталось все-таки поделом. Нечего стыдиться начинающему оперативнику Александру Уткину! Он обезвредил браконьеров, которые убили одного дельфина и могли запросто лишить этого забавного моториста остальных его морских друзей.

Подглядывая в бинокль, Тонкий стал рисовать катер и моториста с дельфинами. Все они вертелись. Но Тонкому не привыкать, он тренированный. На Ленке, на бабушке с дедом – все трое, даже строгая бабушка, отличаются большой подвижностью. Точка, линия, пятно. Набросал в пять минут. Прорисовку, как уроки, надо начинать с самого трудного. Сейчас это катер и лицо моториста. Лицо – непростой объект для любого художника (другое дело, что у мастера и у начинающего проблемы разные). А катера и остальная техника одним даются, а другим – никак. Иногда увидишь на выставке городской пейзаж с автомобилями и не можешь понять: какой год, какой век, а может, вообще фантастика, вторжение пришельцев с двумя левыми руками? Тонкий относился к тем художникам, у которых техника не получается. И дело не в опыте. Он чувствовал, что это навсегда. Не получались же у пейзажиста Шишкина живые существа, и знаменитых мишек в его сосновом бору нарисовал другой художник.

Катер приходилось срисовывать подетально, изучать в бинокль, стараясь ничего не упустить. С мотористом оказалось проще. Банальное лицо: прямой нос, серые глаза, махонькая плешь в гуще русых волос.

– Смотри, Толстый, как чувак без «Полароида» мается! – подошла сзади Ленка. Ей еще не надоела эта бородатая шутка. Легкомысленная личность!

– Чего в такую рань вскочила? – заворчал Тонкий.

Мало кому нравится работать, когда подглядывают через плечо, а Ленка вдобавок не умела смотреть молча.

– Захотела и вскочила, – огрызнулась она. – Где тетя? Неужели на зарядку без нас убежала?

– По делам поехала, – отрезал Тонкий. Ну какое дело его безалаберной сестренке до расследования? А ему, может, неприятно рассказывать об Игоре с Ежиком.

– Без машины?

– Ее знакомые подвезли.

– Какие?

Тонкий понял, что проще рассказать, а то Ленка всю душу вымотает. Умолчал он только о том, что Игорь спас его в шторм, а так выложил все, как было, добавив, что тетя сейчас в керченской милиции дает показания. Впечатлительная Ленка скакала вокруг него, кричала: «Да ну!» – и вообще вела себя, как перед телеэкраном во время любимого сериала.

Рассказывая, Тонкий продолжал рисовать. Моторист и дельфины уплывали все дальше в море, и приходилось подстраивать бинокль под новое расстояние. Потом моторист стал натягивать гидрокостюм. Продолжать рисунок с натуры уже не было никакой возможности. Плешь, скрывшуюся под капюшоном, пришлось дорисовывать по памяти.

Главное Тонкий успел – лицо моториста, катер и наброски дельфинов. А дальше – дело техники. Прорисовка дельфина большого ума не требует. Кто видел хоть одного, запросто может нарисовать десять других: дельфины – не люди, они все на одно лицо.

Моторист копошился на дне катера. Надел ласты, взял подводное ружье… Сверкнуло на солнце стекло маски, пловец перевалился через борт и ушел под воду. А у Тонкого кисточка выпала из рук.

Перед отъездом в Крым они с Ленкой ходили по спортивным магазинам, покупая всякую всячину —от купальника для сестры до надувных матрасов. Тонкий мечтал о полном снаряжении подводного охотника, но денег хватало только на маску, ласты и на половинку самого дешевого ружья. Потом он совсем разочаровался в этой идее, но прежде успел подержать в руках с десяток разных ружей. У всех наконечник гарпуна был с откидной бородкой, чтобы втыкался легко, а назад вынимался только с кишками. Из-за этого Тонкий и остыл к подводной охоте. Ему не хотелось наматывать на гарпун чужие кишки. Как-то бессовестно это, господа.

А сейчас у него все соединилось: подводное ружье у моториста; страшная рана в боку мертвого дельфина, которого Тонкий с Ленкой нашли на берегу; гарпун от подводного ружья, который должен оставлять именно такие раны; и, наконец, то, что в улове Игоря и Ежика не было дельфинов.

Только этого не хватало! Час назад поймали двух браконьеров, и вот, пожалуйста, – третий!

– Сань, ты че столбом стоишь? – опять привязалась к нему Ленка. – Офигел от красоты собственного шедевра?

Тонкий только отмахнулся. Ну что за жизнь такая! Порисовать спокойно нельзя, чтобы натура не оказалась браконьером! Он подумал, что уже вполне тянет на взрослого оперативника. Тетя Муза так работает: раскрыла преступление, пообедала и вперед – раскрывай следующее.

– Спокойно, братец! – резвилась Ленка. – Сделай глубокий вдох и скажи: «Не все то золото, что блестит!»

Тонкий запустил в нее самой большой кисточкой, пусть не лезет, но вдох все-таки сделал и… А ведь она права. Не все браконьеры, кто с подводным ружьем.

Он посмотрел в бинокль: подводный охотник вынырнул, пустив фонтан из трубки; дельфины крутились рядом. Не самоубийцы же они – играть с человеком, который в них стреляет. Значит, не на них охотится моторист. Хватит подозревать всех подряд! Тонкий подобрал кисточку и стал по памяти дорисовывать ухмыляющиеся дельфиньи физиономии.

Увидев, что брат не очень-то поддается на ее провокации, Ленка от нечего делать сама развела костер, опалила себе ресницы и сварила кашу на завтрак. На запах тут же прибежала семейка ежиков. Толстый шипел, взобравшись на конек палатки. Спускаться он не собирался. Одно дело – Росинант, у которого рога да копыта, и совсем другое – ежики, у которых сплошные иголки, куда ни кусни. Все ждали Тонкого. Для солидности он повозился еще минут десять и уселся к костру.

Ленкину стряпню могут есть только люди с железной волей и стальным желудком. Сама Ленка тоже ест, из самолюбия. И художники, которым в высшей степени наплевать, чем их кормят, лишь бы рисунок удался. Крысам она тоже подходит. Так что за завтраком никто, кроме ежей, не жаловался.