Мария Некрасова - Толстый – спаситель французской короны

Оркестр перекричал Франциск Первый, который взял микрофон и восторженно залопотал на родном языке. Когда он закончил, микрофон перехватила Гидра и объяснила, что его величество приглашает гостей в зал Средних веков на ужин. «Любопытное названьице, – подумал Тонкий. – Интересно, как этот зал назывался в Средние века – «Зал современности»?»

Гости организованной толпой проследовали за Франциском. Толпа собралась приличная, но все равно, потеряться в замке можно было запросто. Если оторвешься от своих, начнешь искать и заблудишься в огромном замке, да еще с призраком. Тонкий взял Ленку за руку, а Жозе-фу сгребла брата с сестрой сзади в охапку и пошла, прокладывая себе путь воспитанниками.

Коридоры были длинные и темные, как и положено в замке. На стенах – светильники, их света вполне хватало, чтобы не споткнуться и разглядеть десяток-другой голов впереди себя. А стены из камня, как в пещере. Бр-р… Призрака Тонкий потерял из виду, но не особенно волновался. Раз Леонардо решил сегодня потусоваться с народом, то скорее всего он и сейчас здесь, с толпой, никуда не делся.

– Жуть! – шепнула Ленка.

Тонкий был с ней согласен. Еще какая жуть! А не посвященная в тайну Леонардо Жу-Жу поняла Ленку по-своему:

– Та, орьганизяция могла быть лучше. Из-за вандальов не успели отрепетьировать.

В зале Средних веков оказалось не веселее. Та же темень, каменные стены да свечи в канделябрах, тускло освещающие зал-пещеру… И еще столы, а на столах, по стенам, на полу в больших вазах – везде, где только можно, были белые лилии.

– Склеп! – хором охнули брат и сестра.

Темный зал, убранный белыми цветами, действительно походил на склеп. А вон и могильщики: костюмированные лакеи (или как они там называются?) расставляли на столах блюда с зажаренными целиком поросятами и птичками. Тонкому сразу расхотелось есть.

– Лилии – символ францюзской королевской власти, – запоздало объяснила Жозе-фу.

– А че так много? – угрюмо спросила Ленка.

– Так ведь и король здесь не один, – объяснил за гувернантку Тонкий. – Ты их считала? На каждого по букетику придется, не больше. Мадемуазель Жозефа, а фотографировать можно? Напишу со снимка картину: «Могильник старого замка», – добавил он вполголоса.

– Сегодня можьно, – милостиво позволила Фрёкен Бок, – но потом, если будьете приходить одни без гида – нельзья.

Сашка полез за фотоаппаратом. Да, французский паж с рюкзачком начала двадцать первого века смотрится нелепо, но молодому, подающему надежды художнику Александру Уткину было просто необходимо сфотографировать замок изнутри. Для этого нужен фотоаппарат, а для фотоаппарата – рюкзачок. Можно, конечно, и так на шею повесить, но паж с фотоаппаратом – это будет еще нелепее.

Тонкий вслепую шарил по дну рюкзачка. Ого, среди горничниных платков оказался один с начесом. Здорово! Можно будет потом Ленку напугать: бросить в нее лохматый платок, крикнуть: «Крыса!» Ленка купится, как пить дать. Она уже ученая, дома, в Москве, крысу видит каждый день, а когда плохо себя ведет, Тонкий ее пугает: «Крысу натравлю!»

Тонкий нашарил фотоаппарат и отошел к двери снимать, чтобы весь зал попал в кадр. Это оказалось трудно, потому что зал был большой и еще потому, что его величество пригласило всех за стол и не собиралось повторять дважды, тем более для пажей с фотоаппаратами. Тонкий щелкнул второпях, что попало в кадр, то попало, и плюхнулся на высокий стул между сестрой и Фрёкен Бок. Фотоаппарат он повесил-таки на шею.

Франциск встал во главе стола, и всем остальным тоже пришлось встать. Он поднял бокал и начал говорить по-французски. Потом эстафету взяла королева, а уж за ней – Гидра, она прочла две речи на русском языке, надо полагать, перевод того, что говорили король с королевой. Речи сводились к тому, что Амбуаз – древний памятник французской истории и что король с королевой ужасно рады видеть здесь всех гостей.

Есть в этом могильнике Тонкому не хотелось, и он стал пялиться на непонятное сооружение из искусственных булыжников в пяти шагах от стола. Сооружение напоминало сцену, только без занавеса.

Ленка поперхнулась и закашлялась, потому что из-за каменной кулисы сооружения вышла ее любимая обезьяна. Тонкий угадал – сцена. А обезьяна сейчас будет петь.

– У меня завивка не разошлась? – шепотом спросила Ленка и, не дожидаясь ответа, попросила: – Дай, я его сфотографирую!

Тонкий протянул ей фотоаппарат, и счастливая сестренка принялась отщелкивать свою обожаемую обезьянку. Обезьянка старательно вымурлыкивала слова французской песни. Если бы еще Ленка их понимала, было бы вообще здорово.

Тонкий угрюмо пялился на обезьяну и думал, что ни красивым голосом, ни приятной внешностью она не отличается, а вот поди ж ты, Ленка и Леонардо смотрят на нее с обожанием, как будто она им родная. А молодой, подающий надежды художник Александр Уткин в тысячу раз талантливее и симпатичнее, ан нет, этим двоим обезьяна нравится больше…

Так, минуточку! Ленка и Леонардо?! Ну да, вот он, в трех стульях от Тонкого, сидит и не дыша смотрит обезьяне в рот. Что тут удивительного? Если это призрак, то, может, он хочет задушить обезьяну первой (то-то Ленка расстроится!), а если человек… Нет, люди его возраста предпочитают другую музыку. Значит, все-таки призрак!.. Пока Тонкий рассуждал, обезьяна заткнулась, сорвала аплодисменты и удалилась за каменную кулису. А призрак… ПРИЗРАК ВСТАЛ И ПОШЕЛ ЗА НЕЙ!

Ленка это тоже заметила.

– Саня, он его задушит!

У Тонкого хватило выдержки спокойно бросить гувернантке: «Мы за автографом», – спокойно встать и дойти до кулисы, спокойно нырнуть за нее… И спокойно уткнуться носом в пузо нарядного жонглера, который как раз выходил на сцену. Ни обезьяны, ни призрака за жонглерской спиной не наблюдалось.

– Где они?! – рявкнула Ленка.

Жонглер вежливо улыбнулся, достал из кармана свою фотографию, написал на ней что-то по-французски и вручил Ленке. Видно, решил, что ей нужен его автограф. Ленка повторила вопрос более доходчиво:

– Где Патрик?!

Услышав знакомое имя, жонглер кивнул дальше за кулису и выскочил на сцену. Там, куда он показывал, была темнота и больше ничего. Может, длинный коридор, может, черная стена – не видно. Тонкий сделал шаг, другой и ткнулся лицом в черную бархатную занавеску. Ясно, это она так затемняет, что ничего не видно. Откинул, а там…

В этом коридоре гостей не ждали, поэтому был он без канделябров. Днем сюда проникал свет сквозь маленькие окошечки под потолком, а сейчас, когда уже почти стемнело…

– Саня, я боюсь! – прошептала Ленка.

– Они должны быть рядом, – обнадежил Тонкий. – Заткнись и слушай.