Мария Грипе - Навозный жук летает в сумерках…

Анника стояла в ванной и мыла цветы. Ванная комната находилась перед входом в прихожую. Дверь была открыта, и Анника могла одновременно говорить с Давидом, который сидел в гостиной.

Она начинала привыкать к Селандерскому поместью, ей здесь нравилось. Поливая душем цветы, она с ними разговаривала. Это правильно, так и надо, говорил Давид. Цветы любят, когда с ними нежно разговаривают.

У бабушки Анники всегда были очень красивые цветы, и, по словам самой бабушки, это оттого, что она с ними разговаривает. Анника смеялась, считая это старым суеверием, но Давид сказал, что последние исследования доказали: такое вполне возможно. И Андреас Виик имел в виду то же самое, когда в своих письмах говорил о вселенской душе, благодаря которой все живые существа могут понимать друг друга.

Итак, стоя в ванной, Анника мурлыкала:

— Вот так, цветочек… Давай-ка польем еще под листиками.

— Что ты сказала? — крикнул Давид из гостиной.

— Ничего особенного. Я просто болтала с цветком.

Анника приступила к следующему растению. Это был бальзамин, который вовсю цвел. Он вырос и разветвился так, что еле держался в горшке. Анника задумалась, что с ним делать. Вдруг Давид закричал:

— Анника, что ты делаешь? Что там происходит?

У него был взволнованный голос. Анника оставила цветок и вышла из ванной с ножницами в руках. Давид показал на гальванометр селандриана.

— Посмотри, что с ним творится! Наверное, его что-то напугало! Ты что, сломала какое-нибудь растение?

Да нет, Анника ничего такого не делала, но она и сама видела, как испуганно дрожит стрелка на гальванометре.

— А зачем тебе ножницы? — спросил Давид.

Анника объяснила, что бальзамин слишком разросся, и она собиралась его обрезать. Давид сказал, что этого делать не следует, во время цветения нельзя обрезать цветы. Лучше воткнуть в землю палочки и подпереть стебель. Анника отложила ножницы.

Давид посмотрел на гальванометр. Иголка больше не дрожала, селандриан успокоился. Получается, стоило Аннике только подумать о том, чтобы обрезать бальзамин, как селандриан начал волноваться.

Анника посмотрела на селандриан. Этот цветок внушал ей уважение. Он жил на одном и том же месте с восемнадцатого века. Он вырос из семечка, которое посадила Эмилия Селандер, посадила с большой любовью. Наверное, его не раз пересаживали, но все равно это был потомок того самого цветка. Он прожил долгую цветочную жизнь, многое видел, многое помнил, и выражал это на свой загадочный лад. У него, точно так же, как у людей, был свой язык жестов. Люди не понимают, о чем думают и говорят цветы?.. Многие относятся с уважением только к собственному интеллекту. И не замечают мудрости цветов. Но что если растения понимают мысли и язык людей?

Зазвонил телефон. Анника была так погружена в свои размышления, что вздрогнула от неожиданности. Она пошла обратно в ванную, а Давид побежал к телефону.

— Добрый вечер, Давид. Это Юлия Анделиус.

— Да, я вас узнал. Как у вас дела?

В трубке послышался смешок, короткий веселый смешок.

— На этот раз Давид задал мне задачку. Сначала я хотела пойти слоном на еЗ, но поскольку Давид так хитро занял е5 своей пешкой, то я решила, что лучше все же…

Юлия замолчала и спросила, не случилось ли чего: Давид так громко вздохнул, как будто его что-то напугало.

— Тут кто-то ходит вокруг дома. Я видел в окне лицо.

— Ты знаешь, кто это?

— Не уверен… кажется, знаю, но… Если вы оставите свой номер, я мог бы перезвонить вам чуть позже.

— Нет, я позвоню сама. До свидания, Давид.

Юлия повесила трубку, и Давид пошел к Аннике.

— Кто-то только что заглянул в окно, — прошептал он. — Кажется, это Натте.

Анника уже закончила возиться с цветами. Она сказала, что если это Натте, то волноваться нечего, наверняка он опять напился.

— Все-таки хорошо, наверное, что Юнас натягивает эти свои проволоки, — сказал Давид.

Тут раздались быстрые шаги, и в комнату вбежал Юнас — пора было приступать к письмам.

Они сидели, скрестив ноги, на полу в летней комнате. Был вечер. Липа за окном молчала. Давид зажег свечку и поставил на пол. Юнас включил магнитофон и, как всегда, рассказал, что здесь будет происходить:

— Добрый вечер! Юнас Берглунд из Селандерского поместья! Мы с моими коллегами собрались в летней комнате, чтобы наконец-то разобраться, что же содержится в этом уникальном собрании писем. Как известно, речь идет об истории, произошедшей в стенах этого дома в восемнадцатом веке. Для начала послушаем Аннику Берглунд и Давида Стенфельдта. Они тщательно изучили письма и готовы поделиться с нами полученной информацией. Кто хочет начать? Может быть, Давид? Пожалуйста!

Давид уставился на микрофон и прочистил горло:

— Ну, вряд ли это будет исчерпывающим отчетом — до сих пор остается много вопросов, которые мы, однако, надеемся со временем разрешить.

Давид замолчал, а Анника добавила, что для того, чтобы хоть как-то разобраться с этим материалом, нужно полностью погрузиться в жизнь этих людей из восемнадцатого века — Эмилии и Андреаса. Это вопрос воображения, нужно попытаться понять, что они думали и чувствовали, почему поступали так, а не иначе. Нельзя забывать, что в то время по-иному смотрели на многие вещи, но самое главное — с этими людьми нужно подружиться, думать о них так, как о своих современниках.

— Итак, вот что удалось сделать моим коллегам, — вставил Юнас. — А теперь, дорогие слушатели, давайте все вместе заглянем в прошлое, в нашу деревню Рингарюд в восемнадцатом веке! Начнем с начала! Итак, здесь, в Селандерском поместье, играя, носятся по саду Эмилия и Андреас…

— Нет, нет, — перебила его Анника. — Все было не так. Конечно, Эмилия и Андреас знали друг друга с детства и часто играли вместе. Андреас, например, иногда вспоминает о том, что они делали, когда были маленькими. Но они играли не в Селандерском поместье, а на Пономарском дворе, где жил Андреас. Его отца звали Петрус Виик, он был пономарем, следил за церковью, играл на органе и звонил в колокола. Это был добрый, хороший человек. И Андреас, и Магдалена, его сестра, часто с любовью вспоминают об отце в письмах. Еще они пишут, как он был привязан к Эмилии. Петрус Виик сыграл важную роль в их жизни. Оказывается, и Эмилия, и Андреас рано потеряли своих матерей, и, наверное, именно поэтому с самого детства так хорошо понимали друг друга. После смерти жены отец Андреаса так и остался один. А отец Эмилии женился во второй раз. Его звали Якоб Селандер, он был зажиточным крестьянином — судя по всему, очень богатым. Мать Эмилии умерла, когда ее дочери было всего три года. У девочки не было ни братьев, ни сестер. Через несколько месяцев после смерти жены отец Эмилии женился на одной богатой родственнице, Эббе, и у Эмилии появилась мачеха. Как она относилась к девочке, из писем неясно, о ней говорится крайне редко. Но, похоже, особой близости между мачехой и падчерицей не было. Эбба упоминается только в связи с Андреасом. Ей не нравилось, что Эмилия проводит с ним так много времени. Да и отец этого тоже не одобрял. И чем старше становилась Эмилия, тем сильнее Якоб и Эбба выступали против их дружбы. Они не хотели, чтобы Эмилия и Андреас поженились. Эмилия должна была выйти за человека богатого и знатного. В то время девушка не сама выбирала себе жениха, а ее выдавали замуж, ее собственное желание ничего не значило — все решали родители. А отец и мачеха Эмилии всеми силами старались помешать ей встречаться с Андреасом.