Татьяна Сотникова - У сыщиков каникул не бывает

Хорошо, когда наступает весна. Но еще лучше, когда она кончается. Потому что сразу начинается лето, и можно уехать из надоевшей за год Москвы на дачу. А там все, конечно, будет как в первый раз!

«Вообще-то так всегда бывает, – размышлял Саня Чибисов, запрятывая поглубже в стол наконец-то ставшие ненужными тетради. – Когда возвращаешься куда-нибудь, первое время кажется, что приехал на новое место. А потом привыкаешь – и все то же самое».

Правда, он знал, что, когда вернется осенью домой, не все здесь будет таким, как прежде. Например, не увидит он утром, выгуливая Бармалея, высокого старика с рыжим пуделем Чубиком. То есть Чубика-то увидит, только выгуливать его будет художник Игорь. А прежний хозяин пуделя, оказывается, вовсе не собирался возвращаться в знакомый двор.

Новые хозяева, которым Иван Антонович заранее продал свою квартиру, еще не вселились туда. А где живет теперь бывший владелец, Саня не знает. Да и не очень хочет знать… В тюрьму его, во всяком случае, не посадили. Хотя и выяснилось, что во всех скульптурах было спрятано множество всяких старинных вещей вроде Марксэниных часов и яиц Фаберже. И никакая аппаратура не могла их высветить! Потому что глина, из которой были сделаны скульптуры, оказалась не простой. Дотошный Пашка выяснил, что в нее было добавлено какое-то вещество, которое отражало любые просвечивающие лучи. Потому Иван Антонович и настаивал на том, чтобы скульптуры были сделаны из его материала…

– Противно, – поморщился, рассказывая об этом, художник Игорь. – Как младенца меня обманул… Любитель искусства нашелся! Если бы собрались все, у кого он в свое время эти предметы старины конфисковал для своей коллекции, – очередь бы выстроилась. А теперь – заслуженный человек, мирный пенсионер… Штраф заплатил за попытку вывезти культурные ценности без соответствующего разрешения – и все неудобства.

Саня понял, что художник говорил о том времени, когда такие, как его «добрый сосед», арестовывали ни в чем не повинных людей. И спокойно забирали себе их вещи… Папа давно уже рассказал ему о годах репрессий. Правда, Саня все-таки не мог понять: почему же никто в те годы не возмутился такой несправедливостью?

Часы Марксэне, конечно, вернули. Как и предполагал Саня, они оказались совсем не «безделушкой», а уникальной вещью. Таких всего три штуки успели сделать на Втором Московском часовом заводе, где Марксэна когда-то работала. Она сама потом рассказывала Сане, Анке и Мифе, что это были опытные экземпляры. Хотели наладить массовое производство таких часов, но оказалось, что работа слишком тонкая, на конвейер ее не поставишь. Марксэна очень об этом сожалела, а Саня – ни капельки. Да это же хорошо, что произведения искусства невозможно делать на конвей-ере!

Мифа тоже так считает. Они с Саней часто обсуждают всякие, как он говорит, «вечные вопросы», когда выгуливают по утрам Джоя и Бармалея. Иногда к ним присоединяется Анка. Саня сначала думал, что она жалеет о том, как провела весенние каникулы. Бегали-бегали, следили-следили – а в результате почти ничего и не добились…

Но когда Саня сказал об этом Анке, она даже рот открыла от удивления.

– Да ты что, Чибисов? – ахнула она. – Как это ничего не добились?! А Мифа? А Марксэнины часы? Да разве только часы? Там же сколько всего было!

– Ну, не тебе же все это вернули… – на всякий случай пробормотал Саня.

Анка только рукой махнула. Она давно уже поняла: что ни делай, а мальчишки все равно будут считать тебя мелочью, которой все надо объяснять на пальцах. Ну и пусть! Разве их перевоспитаешь? Правда, иногда Анка подумывает: а не стать ли ей в самом деле учительницей? Уж мимо нее ни за что не проскочил бы какой-нибудь вредный Пашка Солдаткин! Уж она бы за него вовремя взялась!

Но пока Анка еще ничего не решила окончательно. Да и куда спешить? Времени-то впереди – целая жизнь!