Лев Давыдычев - Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство

В наступившем молчании телефонный звонок прозвучал необычно громко и резко. Иван Варфоломеевич бросился к аппарату, схватил трубку и выкрикнул:

— Я слушаю!

Гордей Васильевич непроизвольно поднялся.

А Иван Варфоломеевич сел. Он слушал, полуоткрыв рот, и внешне был спокоен, как бывает при серьёзной опасности, когда нет смысла расстраиваться, а надо действовать.

— Сейчас мы приедем, — произнес он в трубку и осторожно опустил её на рычаг. — Ничего страшного, Гордеюшка, не случилось. Просто Лапа убежал из дома без разрешения. С детьми это бывает. Едем!

— Подожди, подожди! — Гордей Васильевич даже попытался усадить друга. — Во-первых, тебе необходим покой…

— Во-первых, в-третьих, в-десятых, в-сотых, в-тысячных, в-миллионных, у меня одна забота — Лапа! И не делай из меня этакого немощного старца! Вот Лапа, этот старенький, маленький негодник… Идём, идём!

По улицам они почти бежали. Гордей Васильевич всё время повторял:

— Осторожней, Иванушка… осторожней…

— Отстань, Гордеюшка…. отстань.

Роман, растерянный, даже напуганный, сообщил им, едва открыв дверь:

— Обещал меня накормить яичницей с колбасой, я прилег, задремал, проснулся, а его и след простыл! Только вот сейчас нашёл… — Он протянул листок бумаги.

На нём торопливым почерком было написано:

Дорогой сынуля!

Я ушёл бегать. Неинтересно сидеть дома.

— Папа ушёл бегать… — задумчиво произнес Гордей Васильевич.

— Дорогие товарищи! — Роман в волнении прижал руки к груди. — Что же такое происходит?!

— Происходит редчайший биолого-психолого-педагогический эксперимент, — ответил Иван Варфоломеевич. — Наше дело — ждать, переживать, а дело ребёнка — бегать!.. Скоро всё, вернее, почти всё прояснится, — уже серьёзно продолжал он. — Если Илларион Венедиктович не сумеет подчинить себе Лапу, то ещё неизвестно, какие фокусы выкинет мальчишка. Но — будем надеяться!

— На что? — с отчаянием спросил Роман.

— На благополучный исход научного эксперимента, — отчеканил Гордей Васильевич. — Рома, расставляй шахматы и кончай паниковать. Отец у тебя молодец.

Лапа прибежал довольно поздно, усталый, но возбуждённый, чумазый, потный, с порога крикнул:

— Есть хочу, мочи нету! С Федькой играли в одной команде! По голу врезали! Завтра игра в десять! Накидаем им, будь здоров!.. Чего на меня уставились?

— Как ты себя чувствуешь? — словно бы мимоходом поинтересовался Иван Варфоломеевич.

— Замечательно! Прекрасно! Удивительно! Бесподобно! — и Лапа набросился на холодную яичницу с колбасой. — Вам этого, стариканы, не понять!

— А ну… — Роман подошёл к нему с угрожающим видом. — Марш мыть руки… Лапонька!

Позвольте на этом, уважаемые читатели, закончить наше повествование — немножечко юмористическое, чуть-чуть-чуть сатирическое в меру детективное, некоторым образом фантастическое, но в основном дидактическое.

На самом деле Вовик сказал башка. (Здесь и далее примечания автора.)

Уважаемые читатели, видимо, сами догадались, какое слово вместо этого пронеслось в Вовиковой голове.

Уважаемые читатели, надеюсь, помнят, какое слово вместо этого употреблял Вовик.

Здесь Вовик употребил именно это слово!

Так, уважаемые читатели, воспитанные девочки не поступают. Примите это, пожалуйста, к сведению.

В дальнейшем, уважаемые читатели, я буду называть его так в присутствии одного Ивана Варфоломеевича, а во всех остальных случаях — Сергеем Ивановичем.

Поэтому, уважаемые читатели, Илларион Венедиктович ничего и не заметил.

Если, уважаемые читатели, точно передать силу этого желания, здесь мне потребовалось бы поставить 128 восклицательных знаков.

Для удобства изложения, уважаемые читатели, она пока так и будет именоваться, потому что истинная сущность её до сих пор неизвестна.

Напоминаю, уважаемые читатели: такона именуется для удобства изложения, ибо истинная сущность её пока окончательно не раскрылась.

Многоточиями заменены по вполне понятным причинам грубые в неприличные слова,

То есть Иван Варфоломеевич способен выдать секрет эликсира.

Здесь многоточия обозначают не ругательства, а паузы.