Владимир Галкин - Чудные зерна: сибирские сказы

Раз как-то выехали они в ночь. Луна яркая — далеко видать. Каурка ходко идет, поросёнок повизгивает. Покатались туда-сюда. Пусто в степи.

— Эге! — ухмыльнулся Пётр. — Видать, здесь всех серых повыбили. — И говорит другу: — К Мосихе давай-ка сворачивай. У деревеньки той три зимы не катались, мужики сказывали — волк объявился.

Федя ему: далеко, мол, до деревни отселева.

— Для Каурки далеко разве?! — удивился Пётр. Федя плечами пожал, припустил вожжи.

Глядят ребята по сторонам — не сверкнут ли где огоньки зелёные, не выскочат ли серые из колка. Вот и Мосиха показалась. Тут, откуда ни возьмись, волк выскочил — да к саням. Пётр волчий лоб на мушку поймал. Грохнул выстрел, волк подпрыгнул, будто увернулся от пули, и опять догоняет. Пётр из второго ствола, тот опять увернулся, уж вровень с Кауркою скачет, за шею ухватить пытается. Тут Федя изловчился, нагайкой хлестнул серого. Волк и полетел кубарем, далеко отстал.

Д конь в это время во весь дух скакал, так и влетели в деревню. Глядят, у одной избы шест длинный торчит, а к нему колесо от телеги да клок сена привязаны — постоялый двор, значит. Около него осадили коня. Пока хозяева просыпались, Пётр Феде и говорит:

— Глянь ружьишко — может, с прицелом что?

Федя ружье осмотрел, плечами пожал:

— В порядке все.

Пётр только руками и развёл:

— Неужто глаз мой отказывает?

Но вот засов заскрипел, мужичок-горбун хромоногий впустил охотников, на коня глянул:

— Ишь какой взмыленный! Чего гнали-то?

Пока Федя по двору Каурку выгуливал, Пётр мужику про волка и рассказал:

— Стреляю в упор, а ему хоть бы что! Впервой у меня этакое. Засмеют на селе, коли узнают. Хорошо, хоть Федюха не растерялся, нагайкой огрел, а то бы лишились Каурого.

Мужичок ничего не ответил, только головой покачал и захромал себе в избу. Задали ребята сена коню. В избу вошли, мужичок им на лавках у печки спать указал и знак подал: тихо, мол, не го хозяйку разбудите. Улеглись Федя с Петром, мужичок на печку забрался; помолчал-помолчал, да и зашептал.

— Это, ребята, волк-оборотень вас догонял: ни пуля его не берет, ни картечина. Третий год как объявился, деревню в страхе держит. Ваше счастье, что живы остались. Наши-то мужики намедни барашков в город возили, на ярмарку, только от деревни отъехали, у колков берёзовых старика бородатого увидали — стоит, руку поднявши. Подъехали, а тот волком обернулся и — к лошадям. Пока мужики за топоры хватались, серый лошадушек порешил, барана из саней выхватил, да и был таков. — Помолчал горбун: — Как теперь мужикам без коней-то? И хозяйке моей худо — ямщики деревеньку нашу объезжать стали, кормиться уж нечем.

Потом покряхтел, поворочался да, видать, и уснул. А Федя с Петром долго еще не спали, всё об одном думали: «Ишь ты, волк-оборотень? Пуля его не берёт!» А утром-то, как проснулись, слышат — самовар гудит, у стола хозяйка хлопочет, а горбуна на печке нет. Пётр на хозяйку глянул и рот раскрыл — красавица перед ним стоит; щёки румяные, глаза весёлые. Улыбнулась Петру, будто жемчугами сверкнула. Поставила самовар и с поклоном:

— Не пора ли к столу гостям дорогим? И Парфишка, работник мой, скоро вернется. Жеребчику вашему пошел сена задать. Утром-то я глянула — добрый конек!

Парни с лежаков вскочили, к столу подсели. Тут и Парфишка пришел, да сам невесёлый, да прямо с порога:

— Ночью волк, что за вами-то гнался, к соседу в овчарню забрался, порезал овечушек, то-то бабы щас убиваются.

Попили ребята чаю, а Парфишка всё в окошко поглядывал, поджидал будто кого-то. И говорит вдруг:

— Так и есть, опять Игнат к нам заворачивает.

Парни переглянулись:

— Чего мешкать, загостились уж.

С хозяйкой рассчитались. Федя-то первый к коню ушёл, а Пётр задержался — на хозяйку глянуть ещё раз хотел да заметил: у неё от лица кровь отхлынула, затряслась вся, сказала со вздохом:

— Господи, и чего ходит?! Житья нет!

В это время мужик вошел, не спросил никого, развалился на лавке. Хозяйка, бледней полотна, за занавеску юркнула. А мужик на парня рыкнул:

— Ступай-ка отселева, чего встал?!

А Пётр. стоит. Заметил, глаза у Игната этого, как у волка, зелёным огнём вспыхивают. Игнат разозлился, что парень взгляд его выдержал, медведем пошел на него. Пётр кулаки сжал, но хозяйка из-за занавески выскочила:

— Ещё не хозяин, чтоб в моём доме гостей обижать! — И Петру тут же: — А ты иди, парень, — беду на себя не накликивай.

А Петра будто сила изнутри подпирает. Глядит в упор на обидчика да и говорит:

— Уйду, коли он со мною пойдёт!

Игнат-то ногою чуть дверь не вышиб. А во дворе зарычал:

— Сейчас раздавлю! — Да видит, хоть сам здоровый, но и Пётр статный, и Федя недалече за оглоблю держится. Сверкнул глазищами:

— Встретитесь мне! — И за воротами скрылся.

Тут Парфишка из-под саней сразу вылез. Ребята и спросили:

— Кто Игнат-то такой? И почло боитесь его?

Почесался Парфишка да и сказывает:

— Приехал три года назад — как волку-то объявиться. А откуда — неведомо, да, вишь, всю деревню в кулак захватил. Люди говорят — силу колдовскую имеет. Кто ему поперёк, тому обязательно худо: пожар приключится, скотина падёт али сам сгинет. Как приехал-то, девку из хорошей семьи высватал, и за год со свету изжил. Отец с братом заступились было, да в степи на них волки напали, там и смерть приняли. А теперь, вишь, к Катерине, хозяйке моей, подкатывает. Я-то у родителя её в работниках был, царство ему небесное, теперь вот дочери век дослуживаю. Отец перед смертью просил не бросать, а то и замуж отдать за хорошего человека. Да только где Катерине замуж-то? Парни как узнали, что Игнат на неё. глаз положил, обходить стали, боятся связываться…— Покачал головой Парфишка: — А за Игнатом, ох, загибнет красавица! — и захромал в конюшюню.

Федя с Петром за ним отправились. Глядят, у коня полные ясли заданы, овса корчага насыпана, грива расчесана, косицами заплетена. Ребята и удивились!

— Кто ж это коня так ухолил?

А Парфишка руками развел:

— Я ить сена чуть только бросил, а кто-то и овса в корчагу насыпал! — Да тут же и ухмыльнулся: — Ко двору, видать, вы домовому нашему. Он это позаботился!

Запрягли ребята в кошевку коня, а Парфишка до конца деревин подвезти попросился. Как деревню проехали, на окраине горбун на дом брошенный показал:

— В нём, люди говорят, со всей деревни домовые по ночам собираются: в кости играют да бражничают.

Спрыгнул Парфишка, пошёл своим путем, а парни усмехнулись и домой покатили. Федя-то песню затянул, в Пётр молчаком ехал — Катерина-красавица перед глазами стояла, всё о ней думал. Как приехал, выпросил у начальства, чтоб на другой день послали в ту сторону. Груз до места доставил, к вечеру к Катерининой деревне Каурку направил, а как к деревне-то подъезжать, увидел — из околка Игнат вышел, руку поднял, глазами так и сверлит. Парень, однако, не струсил, остановил Каурого. А Игнат и зарычал: