Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица

Жирные губы, маленькие живые карие глазки и сытая улыбка придавали лицу Серова такое выражение, точно он только что встал из-за обильного стола, но не прочь вернуться к нему. Его квадратное тело, утолщенное оттопыренными на жирной груди накладными карманами, покоилось в кресле неподвижно, а голова вертелась во все стороны, как у тех кукол, у которых голову можно повернуть задом наперед и даже обернуть несколько раз вокруг оси.

— Написано двое, а вас четверо, — сказал Серов, переводя живой взгляд с одного мальчика на другого.

Миша показал на Игоря и Севу:

— Это про них.

— Зачем они нужны следователю? Миша рассказал об убийстве Кузьмина.

— Что за Карагаево? — спросил Серов.

— Карагаево. Там, где бывшая графская усадьба.

— Знаю, знаю. — Серов закивал головой и многозначительно поднял короткий толстый палец. — Историческая ценность.

Потом он подробно расспросил об обстоятельствах убийства, про лагерь, про деревню, про то, как Игорь и Сева попали на реку и угнали лодку. Слушая Мишин рассказ, он одобрительно кивал головой. Что именно он одобрял, ребята так и не поняли. А когда Миша рассказал про лодочника, то Серов даже всплеснул руками, и на лице у него появилось огорченное выражение: “Вот, мол, какие дела творятся на белом свете”…

Но еще больше огорчился Серов, когда узнал, что Миша не рассказал следователю о встрече с иностранцами. Как же так? Надо было рассказать. Следствию все важно. — Иностранные коммунисты, — удивился Миша, — при чем здесь они?

Серов живо ответил:

— Я не говорю, что они причастны, но иностранцы! Ведь вы не видели их документов. Может быть, они не коммунисты. Надо быть начеку.

Краснея от волнения, Миша сказал:

— И Рыбалин никого не убивал, и иностранные коммунисты здесь ни при чем.

— Хорошо, хорошо, — сразу согласился Серов, — это дело следствия, пусть они занимаются…

Он вдруг засмеялся тонким, как у девчонки, смехом, а потом начал обстоятельно рассказывать про усадьбу, про ее историческую ценность. Это гордость губернии, говорил Серов, ее инвентарь хранится в местном краеведческом музее, в разделе “Быт помещика XVIII столетия”. Ребята как сознательные комсомольцы должны беречь усадьбу, ничего в ней не трогать и не портить. Усадьба, сказал Серов, — достояние народа. Настоящие революционеры должны беречь и охранять достояние народа.

Говорил он быстро, все время перебегая своими живыми карими глазами с одного мальчика на другого. Но ребятам ужасно хотелось спать. Чтобы не заснуть, Генка вертелся на стуле, Игорь хлопал глазами, а Сева встряхивал головой, которая поминутно падала на грудь. Миша хотел прервать Серова, но ему не удавалось вставить ни одного слова.

В заключение Серов сказал: — Теперь насчет ребят. Поместить их в детский дом я не могу. Нет свободных мест, и нет свободных пайков.

Миша с удивлением посмотрел на Серова. Зачем же он их держал целый час? Дело к вечеру, как и где теперь устраивать ребят?

— Нет свободных мест, нет свободных пайков, — повторил Серов и нетерпеливо заерзал в своем кресле.

— Здрасте! — сказал Генка. — Что же им, на улице ночевать?

Серов задумался, потом спросил:

— У вас есть знакомые в городе?

— Нет.

— Никого?

— Никого!

— Ладно, — сказал вдруг Серов, — я этих ребят подержу два дня у себя дома. Не на улице же им, в самом деле, ночевать. — Он сокрушенно покачал лысой головой. — Хороши в угрозыске: вызывают и бросают детей на улице… Вот вам и беспризорничество… Мы боремся с беспризорностью, а они ее создают.

Он встал. И оказалось, что хотя он широкоплеч и тучен, но совсем мал ростом. Почти такой же, как и ребята.

— Вот так, — сказал Серов, — подержу их два дня у себя. Будут сыты.

Выйдя из губоно, ребята столкнулись с директором московского детского дома Борисом Сергеевичем, тем самым, который с Коровиным приезжал несколько дней назад в усадьбу и разговаривал с “графиней”.

Услышав, что ребята были у Серова, он спросил:

— Велел вам убираться из усадьбы?

— Нет, почему? — удивился Миша. — Мы у него были совсем по другому делу… Я бы вам рассказал, да вот, — он показал на Игоря и Севу, — надо ребят отвести…

— Я вас провожу, — сказал Борис Сергеевич.

По дороге Миша рассказал Борису Сергеевичу о происшествиях последних дней. Генка живописно прокомментировал его рассказ. Борис Сергеевич пожал плечами:

— Здесь два детских дома. Оба наполовину свободны. Почему же Серов не поместил ребят туда? Непонятно.

— Он решил, что Игорю и Севе будет у него лучше, — сказал Генка, — все же домашняя обстановка.

— Серов мог бы так и сказать, — ответил Борис Сергеевич, — но он сослался на то, что детдома загружены, а это неверно.

— Мы не могли отказаться, — сказал Миша, — ребят-то надо куда-то поместить.

— Да, конечно, — согласился Борис Сергеевич.

— А как же иначе? — подхватил Генка. — У Серова их и накормят, и напоят, и в постельку уложат… “Накормила, напоила и поесть дала ему”… Везет этим дурачкам, честное слово! Из лагеря убежали, всех растревожили, в дурацкую историю влипли и вышли сухими из воды. Им бы не у Серова на пуховиках прохлаждаться, а посидеть бы эти два дня в милиции…

— Откуда ты знаешь, что у Серова пуховики? — возразил Игорь.

— Знаю. По лицу видно, что на пуховиках спит.

— Какой проницательный! — засмеялся Борис Сергеевич.

Серов жил па окраине, и им пришлось пересечь весь город.

— Ну и город! — разглагольствовал Генка. — Даже трамвая нету. И смотрите, как интересно — все улицы называются: Стрелецкая, Сторожевая, Пушкарская, Солдатская, Ямская… Старинный город. Наверно, здесь раньше крепость была.

— Город старинный, — подтвердил Борис Сергеевич, он существовал еще до возникновения Москвы. — Вы по поводу трудкоммуны приехали? — спросил Миша.

— Да, — нахмурился Борис Сергеевич.

Но как обстоит дело с трудкоммуной, рассказывать не стал.

Зато он подробно расспросил об убийстве Кузьмина. В ответ на уверения Миши, что Рыбалин к этому непричастен, Борис Сергеевич сказал:

— Мне трудно судить. Я не знаю обстоятельств дела. Но виноват тот, кто заинтересован в убийстве Кузьмина.

Наконец они дошли до квартиры Серова.

Это был одноэтажный домик с небольшим крылечком и тремя окнами, завешенными белыми занавесками. За длинным забором, выкрашенным, как и дом, в ярко-красную краску и утыканным сверху длинными, острыми гвоздями, виднелись верхушки яблонь и груш. Возле двери висела на проволоке ручка звонка.

— Устраивайте свои дела, я подожду вас, — сказал Борис Сергеевич и медленно пошел вдоль улицы.

Мальчики поднялись на крыльцо. Миша потянул ручку звонка. За дверью послышался металлический грохот, потом шаги.