Николай Киселев-Громов - С.Л.О.Н. Соловецкий лес особого назначения

Заключенные, занимавшие до совершения преступления более или менее ответственные должности, иначе отправляются и в ссылку: они едут не этапом, а в обыкновенном пассажирском поезде; перед отъездом они получают литеру на проезд и бумагу, в которой указывается, что такой то заключенный является бывшим сотрудником ОГПУ и подлежит использованию не на физических работах, а в управлении лагерей на административно-хозяйственных должностях. Прибывая на Попов остров и являясь начальнику Кемьского пересыльного пункта, такие заключенные сразу же получают назначение на должность, им сейчас же дается отдельное помещение. Никакой муштровки и прочих тягостей СЛОНовского режима они не испытывают. Вчера такой «заключенный» взял взятку, произвел растрату, самочинно расстрелял людей и был арестован, а с его дни он уже снова является начальником. При себе он всегда имеет удостоверение на право свободного передвижения, «ношения оружия и т. д.

Полного срока заключения ни один заключенный из бывших коммунистов и чекистов никогда в СЛОНе не отсиживал. Если он сослан на три года, то он освобождается уже через полтора, если на пять лет, то он просидит самое большое два года. Чекист Щукин Василий из Армавира (из армавирского окружного ОГПУ), сосланный на 10 лет за большую взятку, превышение власти и растрату, просидел там всего полтора года, причем работал он в Управлении СЛОНа сначала в качестве заведующего архивом, а потом в регистрационно-статистическом отделе, и ни одного дня за это время не был трезвым. Таких Васек Щукиных там сотни.

После наказания «доверенные» получают ответственные должности в Управлении Лагерей, а многих спецотделпри Коллегии ОГПУ отзывает в Москву и дает назначение на ответственные должности по ОГПУ в разных местах России.

Иное положение коммунистов, попадающих в СЛОН за политику — за правый или левый уклоны, за активные действия против Центрального Комитета и его генеральной линии или по подозрению в таких действиях. Эти попадают в общую массу заключенных и страдают вместе с ней. Примером таких является «бедный Гай», о котором упоминал раньше.

Надзиратели.Они — главная опора всей СЛОНовской системы. Они — и Бог, и царь и судья для заключенного. Все они подбираются из доподлинного лумпенпролетариата и в первые годы революции, как правило, работали в так называемых оперативных отделах ВЧК, приводя в исполнение смертные приговоры. Долгие годы такой «работы» превратили их в психически ненормальных людей и часто они испытывают подлинное наслаждение от человеческих страданий и крови. В большей или меньшей мере, почти все они — садисты. Истязания заключенных и убийства их, особенно во время побега, составляют любимую тему их оживленных разговоров. Об убийствах при попытке побега они месяцами рассказывают своим товарищам, смакуя фактические подробности и выдумывая несуществующее. Об этом они потом пишут в своих стенных газетах и ежемесячных журналах, издающихся при каждом отряде военизированной охраны. Высшее СЛОНовское начальство поощряет эти заслуги выдачей «героям» денежных премий и объявлением в приказах благодарностей «за хорошую охрану». Самые страшные из них, таких благодарностей имеют более десятка каждый.

Чем безпощаднее расправляются они с заключенными, тем лучше их служебное положение, — из рядовых надзирателей они повышаются до начальников командировок и даже начальников пунктов. В их полное распоряжение попадают сначала сотни, а потом тысячи людей. Привыкнув к полному безправию, заключенных и своей безнаказанности у себя на командировках и пунктах, они перестают потом считаться с правилами и вне своих рабовладении. Вспоминаю надзирателя Авдеева. До службы в СЛОН он находился на «работе» в комендатуре Лубянки 2, и там приводил в исполнение смертные приговоры коллегии ОГПУ. Попав за должностное преступление в СЛОН, он скоро поднялся до должности начальника на лесозаготовительных командировках. Чувство безответственности дошло в нем до того, что он часто останавливал выстрелом из винтовки поезда, чтобы сесть на паровоз и ехать «по делам службы» на какую-нибудь станцию Мурманской железной дороги. Правление Мурманской жел. дороги много раз писало об этом в Управление СЛОНа, но Авдеев всякий раз оправдывался: утверждал, что ему необходимо было срочно поехать для задержания бежавших с его командировки заключенных каэров. Ему верили, и он продолжал свои упражнения с остановкой поездов дальше. Появись такой тип на улице какого либо европейского города, его немедленно отправили бы в психиатрическую больницу или в дом умалишенных, а в Северных Лагерях Особого Назначения он царь и Бог над судьбами 600 — 800 человек.

Начальник пункта.Таковы не только чекисты-надзиратели, но и вся СЛОНовская администрация. Есть в СЛОНе некто Головкин Петр. Одно время он занимал должность начальника пересыльного Кемьского пункта, потом был помощником начальника тогдашнего 1-го отделения СЛОН (теперь 4-ое отделение на о. Соловки); в настоящее время он исполняет обязанности начальника Мурманского отдельного пункта, входящего в состав 3-го отделения СЛОН. До службы в СЛОН Головкин работал в комендатуре Лубянки 2. В период моего знакомства с ним, он был душевно ненормальным и вдобавок алкоголиком. Не проходило дня, когда бы Головкин не был «вдрызг» пьян. Как он «правит» сейчас в Мурманске, я не знаю; но как он правил в Соловках, когда был там помощником начальника 1-го отделения, об этом могу кое что рассказать.

Напившись пьяным, он любил делать «обход рот». Если, бывало, командир роты не скомандует так, чтобы «в окнах стекла дребезжали» — РРРРОТТА СМИРРРНОООО! —беда! Такого командира роты Головкин снимал с занимаемой им должности и отправлял работать в лес. Если ему на глаза попадался какой-нибудь «каэр» — беда этому «каэру». Какой у тебя срок? — спросит Головкин. — «Десять лет, гражданин начальник», ответит тот. — Значит ты десять лет»... (страшная площадная брань)… прожил лишнего» скажет Головкин и тут же распорядится: — «Командир роты, поредай мое приказание в стол нарядов, чтобы эту сволочь отправили в лес». Каждое посещение Головкиным рот давало крикушнику десятки ни в чем неповинных людей. Заключенные острова уже знали Головкина и поэтому, как только он появлялся в Кремле, прятались, кто куда мог, чтобы не попасть ему на глаза, а потом в карцер или в лес. Особенно он не любил почему то артистов соловецкого театра. Десятки раз они сажались им в крикушник. Войдет Головкин потихоньку в театр, когда артисты делают репетицию, а те не заметят его секретнаго прихода и не встанут, потому что никто из них не скомандует: «Встааать»! —«Тридцать суток карцера каждому» — распорядится Головкин. И сидят в карцере. Во время репетиций выводные приводят их из карцера в театр, а кончится репетиция — ведут обратно в карцер... Как то раз Головкин явился в пьяном состоянии в ИСО и, с обычным «матом», говорит: «Эти... (ругань)... артисты плохо играли: моя жена сказала, что им только на ярмарочных балаганах играть. Посадить их всех в карцер на тридцать суток!» Я осторожно заметил, что играли артисты плохо потому, что их привели на сцену из карцера. — «А что же, из гостинницы на автомобиле прикажете, товарищ Карпов, привозить их?»...