Наталия Кузнецова - Дело о фальшивой картине

— А вот что. Мы вчера вечером случайно оказались у галереи и увидели, как туда пришла какая-то женщина и осталась работать в мастерской. Такая вот из себя, — Ромка сделал рукой зигзаг и пояснил: — Стройная, одним словом. А сегодня мы зашли в один ресторанчик на Старом Арбате, — он сказал это так, будто ходить по ресторанам для них с Лешкой — самое обычное занятие, — и встретили ее там. А потом на одном из стендов увидели картину, ну очень похожую на «Восход», только она «Закат» называется. И узнали, что ее написала женщина, которую зовут Инна Николаевна, то есть та самая тетка, сечешь? Видишь, как нам повезло и как быстро мы во всем разобрались. Остается только узнать, кто она такая. Ты, случайно, не знаешь?

Арина покачала головой.

— Понятия не имею.

Ромка даже на месте подскочил.

— Значит, Павел Петрович ее от всех скрывает? Разве это не подозрительно? Что, если он с ней в сговоре? И тогда ты была абсолютно права, когда говорила, что он сваливает с больной головой на здоровую.

Вспыхнул зеленый свет, и сзади засигналили. Арина тронула машину с места.

— Надо, конечно, разобраться в том, что ты мне сказал, однако Павел не может быть ни с кем ни в каком сговоре. Я хоть и зла на него за его подозрительное отношение ко мне и моим друзьям, но абсолютно уверена в том, что сам у себя он никаких картин не крадет.

— Тогда, возможно, его самого водят за нос. Пригрел змею на своей груди, и потому ему следует открыть на нее глаза. Ты нам поможешь в этом?

— Посмотрим, — ответила Арина. — Я вот думаю, нести ли мне в его галерею новую работу Софьи? С одной стороны, Павлу хочется помочь несмотря ни на что, с другой — кто может гарантировать, что и с этой картиной ничего не случится? Хотя теперь, я надеюсь, он примет особые меры безопасности.

— Я по радио как-то слышал, что картину самого Марка Шагала, «Над городом», из нью-йоркского музея увели, а уж из галереи-то этой, да при большом желании… А почему твой Павел Петрович не установит систему видеонаблюдения?

— Никаких краж из галереи ни разу не было, поэтому он, наверное, и не думал об этом. А сейчас, возможно, денег на нее нет.

Софья Полянская жила в самом конце Кутузовского проспекта. Арина набрала известный ей код на двери подъезда, они поднялись на третий этаж старого дома. Девушка достала из кармана связку ключей, открыла массивную дверь.

Квартира состояла из двух больших комнат. Одна из них, более просторная и светлая, служила художнице мастерской. На мольберте у окна стояла небольшая картина. Лешка повернула ее к себе и подняла глаза на Арину:

— Еще лучше прежней, да? Хоть они и похожи. А солнечные блики какие яркие! Как настоящие.

На этом холсте первые лучи невидимого солнца тоже пронизывали покрытый дымкой полупроснувшийся город, предвещая замечательный день. Утро только занималось, тротуары блестели в ожидании потока автомобилей, магазины распахнули двери для первых посетителей. Картина так и называлась: «Ожидание». Арина тоже залюбовалась ею.

— Этот пейзаж дышит оптимизмом. Все-таки Софья — настоящий мастер. Ей всегда удается делиться с людьми своей радостью.

— Рома, а тебе нравится? — повернулась к брату Лешка.

Ромка молча кивнул, утешая себя тем, что у него совсем другая манера письма и в своей области абстрактной живописи он тоже запросто может стать, если уже не стал, непревзойденным мастером.

— Давай посмотрим, что у нее еще есть, — увидев стоящие в углу картины, попросила Лешка. — Мы же этим не причиним ей вреда?

— Она почти ничего не успела сделать после возвращения из Нью-Йорка, — ответила Арина и наклонилась к стене, перебирая недописанные холсты на подрамниках.

Ромке стало неинтересно, и он отправился бродить по квартире. Ничего примечательно в ней не было. Обычная, как у всех, кухня. Не отличалась особой обстановкой и вторая комната. Ромка подошел к окну, остановился возле письменного стола, заметив, что из самого большого его ящика торчит ключ. Очевидно, хозяйка торопилась и забыла его вынуть. Прикрыв за собой дверь, Ромка повернул ключ и выдвинул ящик. Поверх собрания самых разных вещиц: маленьких игрушечных человечков-инопланетян, смешных утят, динозавриков, брелоков, писем в старых конвертах, газетных вырезок, квитанций, значков и всякого рода косметики лежал небольшой черный ежедневник в блестящем переплете из искусственной кожи.

И Ромка не утерпел. Его рука сама, непроизвольно, потянулась к тетрадке. Это был дневник. На первом листе стояла дата: 15 октября.

Писала Софья крупными, чуть ли не печатными буквами, поэтому не приходилось разбирать слова. И Ромка прочел:

— Кто сказал, что Нью-Йорк — это каменные джунгли? Очевидно, тот, кто никогда не видел его на рассвете и не слышал, как шумят платаны на Пятой авеню, как покрывают падающие листья зеленые газоны Центрального парка. Достаточно одного осеннего раннего утра, чтобы навсегда влюбиться в этот невероятный город. Как брызжет солнце с окон небоскребов! Это «праздник, который всегда с тобой». Американец Хемингуэй когда-то давно сказал это о Париже, но лучшей фразы я сейчас подобрать не могу. Ведь, в отличие от него, я художник, а не писатель.

Воровато оглянувшись на дверь, Ромка прислушался. Лешка с Ариной все еще что-то двигали в соседней комнате. Тогда он быстро перелистал ряд страниц.

19 декабря.

Очевидно, я себя переоценила, ожидая моментального и сногсшибательного успеха. А теперь мечтаю лишь о сносном существовании, чтобы оно давало мне возможность работать. Хорошо, что в одну из галерей взяли сразу несколько моих картин. Кое-кто уже это считает огромным достижением…

Не успев дочитать, мальчишка вздрогнул, заметив рядом с собой внезапно возникшую тень.

— Ты чего крадешься, как приз-рак? — недовольно прошипел он.

— А ты что делаешь? — Лешка заглянула в тетрадь и возмутилась: — Рома, как тебе не стыдно! Нельзя читать чужие письма и дневники, разве ты не знаешь?

— Прекрасно знаю, — ответил Ромка, и, тем не менее, не положил тетрадь обратно, а, снова оглянувшись на дверь, откуда вслед за Лешкой могла появиться Арина, быстро нашел последнюю страницу.

Лешка хотела вырвать у него тетрадь, но вместо того перегнулась через его локоть, и любопытство взяло верх над ее принципами.

13 марта.

Снова поругались. Неужели она мне завидует? Порой кажется, что если б она набралась смелости и была уверена, что останется безнаказанной, то в какой-то момент с превеликим удовольствием убила бы меня. И за что? За то, что мне удается большее? Но я работаю как лошадь, сама подчас не зная, что мне позволяет держаться на плаву: неустанный труд или мои скромные способности. Мы с ней поистине как Моцарт и Сальери в пушкинской трактовке…