Николай Дубов - Жесткая проба

…— Дядя Вася, а как, по-твоему, Гущин — передовик?

Василий Прохорович посмотрел на Алексея поверх очков.

— Дружок твой? Прыщ он… на ровном месте, твой Гущин!

Смена кончилась. Алексей поспешно убрал инструменты и зашел за Виктором. Виктор был занят. Растопырив треногу штатива посреди пролета, фотограф наводил аппарат на Виктора. Тот опирался рукой на горку готовых деталей и изо всех сил старался выглядеть солидным. Виктора ещё ни разу не фотографировали для Доски почета, и, как он ни тужился, как ни хмурился, толстые губы его расползались в улыбке. Мимо шли рабочие, оглядывались, ребята помоложе приостанавливались, посмеивались.

— Витька, подбери губу — в аппарат не влезет!

— Это тебя к ордену или сразу в лауреаты?

Виктор надулся, но тут же заулыбался снова.

— Прошу не мешать, — строго сказал фотограф. — Товарищ Гущин, не отвлекайтесь, смотрите сюда.

Фотограф поднял палец, Виктор послушно уставился на него.

— Ты скоро? — спросил Алексей.

Виктор сделал гримасу, показывая, что не знает.

— Товарищи, так же нельзя работать! — рассердился фотограф. — Ну вот — кадр пропал… Давайте ещё раз. Смотрите сюда… Теперь становитесь к станку.

Виктор перешел к станку, фотограф взял штатив и начал выбирать для него место. Алексей махнул Виктору рукой и ушел. Времени было в обрез, чтобы доехать, переодеться и успеть к Наташе.

Успеть не удалось. На скамейке возле входа в общежитие сидел дядя Троша. Увидев Алексея, он вскочил, искательно улыбаясь, заспешил ему навстречу.

— Вот и ты… Я уж тут сижу-сижу, думаю: придет ли, нет ли?

— Мне уходить надо.

— Да ведь я на минутку только… Не задержу, нет, нет… — Он суетливо семенил рядом, снизу вверх заглядывая Алексею в лицо.

— Ну, пошли.

— Погоди, давай вот сюда в сторонку отойдем… Понимаешь, беда у меня… — Алексей усмехнулся. — Нет, нет, так всё в порядке… С квартирой! Я снимал там у одной боковушку, вроде чуланчика… А к ней сын приехал, с семьей. Куча детей… Ну, она меня и… «Что ж, говорит, ты жить будешь, а детишек я на улице класть должна?»

— Так куда я тебя? В общежитие посторонним нельзя.

— Сам-то я ничего, перебьюсь. Приткнусь где-нибудь. А вот вещички не знаю куда девать… Люди кругом незнакомые. Оставишь, а потом… У меня и вещей-то всего ничего — чемоданишко с барахлом. А пропадет — жалко! Как-никак последнее. — Губы дяди Троши задрожали.

Алексей молча смотрел на него. Когда-то он мечтал вырасти, снова встретить дядю Трошу и отомстить ненавистной Жабе за всё: за поруганную память отца, за унижение, за побои, за жизнь, которая была бы непоправимо загублена, если бы не чужие люди…

Теперь не было ни ненависти, ни желания мстить. Мордатый, самодовольный и страшный дядя Троша превратился в плюгавого сморчка и не вызывал ничего, кроме брезгливой жалости.

— Приноси ко мне свой чемодан, места не пролежит.

— Вот… Вот уж спасибо! — просиял дядя Троша. — Выручил ты меня — прямо не знаю как… Можно сейчас? Я в один момент… А?

— Давай, только поскорее. Пока переоденусь.

— Сей минут, сей минут!

Дядя Троша засеменил по тротуару. Алексей умылся, переоделся. Дяди Троши не было. Алексей вышел на улицу, посмотрел в ту сторону, куда убежал старик. Его не было. Алексей вернулся в комнату, посмотрел на часы. Наташа уже одета, ждет. Алексей снова выбежал на улицу. Никого. И ребят из комнаты нет. Он побежал отыскивать тетю Дашу, чтобы предупредить о чемодане, — тётя Даша куда-то запропастилась. Алексей решил плюнуть на всё и уходить, но в дверях столкнулся с дядей Трошей. Пыхтя и задыхаясь, он тащил большой фанерный баул.

— Опоздаю я из-за тебя… — сердито сказал Алексей.

— Да ведь не молоденький! И так еле дух перевожу…

Алексей поднял потертый, исцарапанный баул.

— Получше не мог купить?

— А на какие шиши?.. По барину и говядина…

Алексей затолкал баул под свою койку.

— Ну всё, пошли.

— Как? Вот тут и оставишь?

— А где же ещё?

— Да ведь ты здесь не один…

— Ну так что? Никто не тронет.

— Мало ли… Береженого, говорят, и бог бережет…

— Чего ты боишься? У тебя там ценное что?

— Какие у меня ценности!.. Барахлишко всякое — старые кальсоны да рубашки, на них никто не позарится… А документы? Да! Вот документы у меня там… Все справки: где работал, что, как… Барахло и пропадет — не жалко, а документы — сам понимаешь…

— Что же мне его, с собой таскать? У нас вон всё лежит, ничего не пропадает.

— Может, камера есть? Хранения…

— Какая, к черту, камера?! — Алексей посмотрел на часы и выхватил из-под койки чемодан. — На! И цацкайся с ним сам… Некогда мне, понимаешь?

Лицо дяди Троши выразило такой испуг, огорчение и растерянность, что Алексей ещё раз чертыхнулся и побежал отыскивать тетю Дашу. Она уже сидела на своем всегдашнем месте в коридоре, между окном и бачком для воды.

— Тетя Даша, заприте чемодан!

— А сам не можешь?

— Да нет, в кладовку… Это не мой, я потом расскажу…

Тетя Даша выбрала из связки ключ, со вздохом поднялась и, шаркая опухшими ногами, с трудом понесла свое рыхлое, изработанное тело к темной кладовушке в конце коридора. Алексей помчался за баулом. Дядя Троша семенил следом, на ходу проверяя замок. Висячий замочек был новенький, отменно прочный. Алексей сунул баул в угол.

— Ну, всё?

— А квитанцию?

— Какую еще квитанцию?

— Хоть какой-нибудь документик!.. Принято, мол, на хранение… Порядок такой… — заискивающе, жалко улыбаясь, дядя Троша смотрел то на Алексея, то на уборщицу.

Проклиная дядю Трошу, баул и всё на свете, Алексей сунул в руки тете Даше карандаш, клочок бумаги и тут же пожалел об этом: писала тетя Даша ещё медленнее, чем ходила. Первое слово «адин» благополучно разместилось, но второе поехало вверх, и бумага кончилась прежде, чем слово: получилось «чима». Тетя Даша подумала, решила, что этого достаточно, и старательно вывела подпись с маленькой буквы — «зуева».

— Вот. — Она полюбовалась своей работой и улыбнулась. — На. Прямо как в банке.

Алексей выхватил квитанцию, сунул дяде Троше и, убегая, прокричал:

— Приходи в другой раз… Пока!

Дядя Троша вслед ему угодливо закивал.

Наташи дома не было. Мать, которой Алексей ещё с мальчишества стеснялся и побаивался, насмешливо сказала, что кавалерам опаздывать не полагается, к Наташе пришла подруга, они ушли к кому-то, а потом пойдут в театр. Алексей, не найдя что сказать, покраснел и ушел. Наташу теперь не отыщешь, в общежитие возвращаться незачем, к Виктору идти не хотелось. Алексей решил проведать Вадима Васильевича.

Знакомство с ним, начавшееся в детдоме, оборвалось, когда Алексей поступил в ремесленное, и возобновилось с поступлением на завод. Осваивая под строгим присмотром Семыкина разметку, Алексей тяготился, как ему казалось тогда, её кустарным характером: каждую деталь нужно размечать отдельно, никакой механизации, всё от руки. А на собраниях и в газетах всё время говорили о рационализации, новаторских приспособлениях, ускоряющих и облегчающих труд. Он решил, что и разметку можно рационализировать, облегчить и ускорить. Надо только подумать. Думал он долго, старательно и втихомолку. Результатом раздумий был чертеж приспособления, которое должно было полуавтоматически переносить контуры чертежа на заготовку. Алексей хотел было показать своё изобретение Семыкину, но потом — сам себе не признаваясь в надежде поразить и сразить учителя необыкновенной конструкцией — решил сначала идти в БРИЗ. И первым, кого он там увидел, был Вадим Васильевич. Раздирая скулы зевотой, тот читал какую-то инструкцию. Приходу Алексея он явно обрадовался.