Николай Дубов - Жесткая проба

— Ребята, — проговорил он наконец, — пошли к нам. У нас там мировые парня. Пошли — выпьем. Пошли?

— Тебе уже хватит. По завязку, — сказал Виктор.

— Кому? Мне? — Витковский обиделся.

— Что это вы читаете? — Алов взял книжку, полистал. — Завидую. Мне, к сожалению, уже некогда. Пройденный этап. Приходится самому писать.

Лежавший в книжке платок упал на землю. Наташа покраснела — сумочки у неё не было, книжка служила сумочкой.

— Я извиняюсь, — сказал Алов и подал платок.

Наташа затолкала его в манжет рукава и покраснела ещё больше.

Витковскому снова удалось собрать губы.

— Нет, ты скажи, кому хватит? Мне, да?

Сидящие за соседними столиками начали оглядываться. Перехватив насмешливые взгляды, Наташа потупилась.

— Сейчас всё будет в порядке, — сказал тихонько Алов и хлопнул Витковского по плечу. — Олег, ребята зовут. Пошли.

Витковский поднялся и, хватаясь за спинки стульев, побрел к своему столику.

— Надеюсь, знакомство наше продолжится. Привет! — сказал Алов Наташе и, оглядываясь на левую пятку, пошел следом.

Алексей облегченно выдохнул воздух.

— Он в самом деле журналист? Настоящий? — спросила Наташа.

— В нашей многотиражке работает.

— А что он пишет?

— Он и про Лешку писал, — сказал Виктор. Толстые губы его расползлись в предательской ухмылке.

— Правда? Почему ты не рассказывал?

— А, пустяки! Чего там рассказывать, — отмахнулся Алексей и пнул под столом Виктора.

Подошел плешивый официант, помахал над скатертью мятым полотенцем так, что все крошки остались на месте, вынул маленький блокнотик и, покатывая огрызок карандаша между указательным и большим пальцем, приготовился писать.

Ну конечно, это он! Только вроде стал меньше ростом и как-то ссохся, что ли. Налитые когда-то щеки обвисли, как брыла у лягавой собаки. Под глазами мешки. Большой жабий рот скорбно сжат и стал похожим на куриную гузку.

— Мороженое, ситро и две кружки пива, — сказал Виктор.

— Водочки не желаете?

— Нет.

Официант вздохнул, спрятал блокнотик и повернулся, собираясь уходить.

— Дядя Троша! — негромко окликнул Алексей.

Официант оглянулся, недоуменно шевельнул бровями. Рот его дрогнул, в глазах что-то мелькнуло и тут же погасло.

— Не узнаешь?

— Лешка… Алексей! Господи!

Он по-бабьи всплеснул руками, затоптался на одном месте.

— Как же ты?.. Господи, бож-же ж мой… Да разве признаешь?!

Неподалеку за столиком громко застучали по тарелке.

— Сию минуту! — откликнулся дядя Троша. — Бож-же ж ты мой… — повторил он, переступая с ноги на ногу. — Вот так встреча!.. Я сей минут, сей минут! — и засеменил к столику, за которым ещё требовательнее застучали.

— Кто это? — спросил Виктор.

— Жаба. Дядька двоюродный.

— Тот самый? От которого убежал?

— Тот самый. Помнишь, — повернулся Алексей к Наташе, — я рассказывал, как он меня избил и я убежал? — Наташа кивнула. — Сильно я его тогда боялся. И ненавидел. Пожалуй, даже больше ненавидел, чем боялся.

— Ты же маленький был.

— Маленький… Убежал в сорок восьмом, теперь пятьдесят второй. Почти пять лет.

Дядя Троша принес заказанное и остался стоять, разглядывая Алексея. Алексей полез в карман, но Виктор уже положил на стол двадцать пять рублей. Дядя Троша дал сдачу, поколебался и отсчитал мелочь тоже.

— Да ты присядь, вон стул свободный.

— Не полагается нам. Ничего, я так… Убежал ты тогда. Обидел меня. Крепко обидел. Ну ничего, я зла не помню… Как же ты потом-то, а?

— Хорошие люди привезли сюда. Был в детдоме, в ремесленном, теперь работаю.

— Та-ак, определился, значит, к месту… Ничего, видно, живешь, неплохо. — Дядя Троша осторожно пощупал материал Алексеева пиджака и вздохнул: — Хорошая вещь!.. Вон ты какой вымахал! В отца, значит, пошел…

— Наверно. А ты как живешь? Почему из Махинджаури уехал?

Лицо дяди Троши стало ещё более скорбным.

— Выжили… Справедливости-то, её днем с огнем не отыщешь!.. Был человек, а стал — видишь кем… Ни кола, ни двора. Теперь здесь вот — подай да прими… А годы уже не те. Не по годам бегать-то…

— А что тетя Лида?

— Нету тети Лиды! Нету, — горестно вздохнул дядя Троша. — Померла. Два года, как померла.

— Она же всё время лечилась!

— Лечилась. А вот…

— Может, оттого и померла? Это бывает, — сказал Виктор.

Дядя Троша посмотрел на него, пожевал губами, ничего не ответил и снова повернулся к Алексею.

— Живу в приймах, угол снимаю… Да… Старость не радость… Ты как, не женился? — покосился он на Наташу.

— Нет.

— Это, конечно, успеется.

— Эй, старичок, давай сюда! — закричали за одним из столов.

— Сей минут!.. Ты бы зашел как-нибудь, а? Посидели бы, поговорили… Или свой адресок дай, сам приду. Я ведь не гордый. Не до гордости теперь. А мы как-никак не чужие всё-таки.

Алексей сказал адрес, дядя Троша убежал.

— Жалкий какой! — сказала Наташа.

Они допили пиво и ушли. Виктор долго шагал молча, что-то соображал, выпячивая толстые губы и шевеля нависающими густыми бровями.

— А знаете, — сказал он наконец, — по-моему, это устарело — балет… То есть не вообще балет. Вообще-то это здорово. А вот, скажем, «Лебединое озеро». Сказка! Всякие там принцы, волшебники… Для дошкольников!

Наташа возмутилась. Ничего он не понимает! Сказка или не сказка — важно, чтобы было искусство. А сказка, если он хочет знать, — отражение жизни!

— Какая это жизнь — волшебники, принцессы? Надо чтобы наша жизнь была. Почему можно из жизни всяких королей, а из обыкновенной нельзя? Об этом и газеты пишут.

— А что ты из обыкновенной жизни в балете изобразишь? Как у станка стоишь?

— Или Маркина, например, — сказал Алексей.

— Кто это Маркин?

— Фрезеровщик у нас в цехе. Вон, Витькин учитель. Маленький такой, старичок уже, но ехидства в нём!.. Недавно на цеховом собрании председатель завкома доклад делал. Маркин всегда молчит, а тут вылез на трибуну. Налил себе воды из графина, выпил, будто второй доклад собрался делать, и говорит: «Вот тут докладчик долго объяснял, как завком о нас заботится и беспрестанно посылает рабочих на курорты. В порядке очереди. Очень распрекрасно! Вот я имею, к примеру, заболевание радикулитом, требуется мне для лечения курорт Цхалтубо. Я, конечно дело, состою в очереди, и очередь у меня трехсотая. А путевок бывает две штуки в год. Выходит, я на курорт через сто пятьдесят лет поеду? Покорно вас благодарю, товарищи!» И слез с трибуны… Хохоту было!

Они посмеялись. Виктор сам слышал речь Маркина и теперь смеялся больше всех, потом сказал:

— Ну, Маркин — известный бузотёр. Есть настоящие люди — передовики.

— Уж не ты ли?

— Хоть бы и я? А что?

— Ты же липовый передовик.

— Я не работаю, да? Норму не перевыполняю?