Николай Дубов - Жесткая проба

— Присаживайтесь, юноша, выкладывайте, что у вас стряслось?

Алексей спросил, можно ли подать в суд о восстановлении, если человека неправильно уволили с работы.

— Разумеется, можно. Речь идет, по-видимому, о предприятии, о заводе? В таком случае необходимо предварительное решение РКК, расценочно-конфликтной комиссии. Она состоит из представителя администрации и профорганизации. Если комиссия не придет к полюбовному соглашению или откажет жалующемуся, тогда появляется основание для судебного разбирательства конфликта.

Алексею представились лица Иванычева и председателя завкома.

— Она откажет.

— Ага!.. А почему вы так уверены? Кого именно уволили? Вас? За что?

Полное, добродушное лицо юриста, его готовность всё объяснить расположили к нему Алексея, он начал рассказывать. Лицо юриста стало скучным.

— Так, так… — Юрист побарабанил пальцами. — Случай не из легких, случай весьма чреватый… Да. Ну, как бы там ни было, процедура остается такой же: РКК, потом — суд.

— Да какая же РКК, если у меня отобрали пропуск, в цех не пускают?!

— Тут уж я затрудняюсь, это — не моя сфера… Как-нибудь добивайтесь.

Алексей поднялся. Юрист, облегченно вздохнув, выдвинул ящик стола, в котором лежал раскрытый роман. Уж лучше скучный роман, чем такие кляузные дела…

Круг замкнулся. Для того чтобы обжаловать, опротестовать увольнение, он должен был проникнуть на завод, в цех, но туда его не допускали, а все, кто должен был вступиться и защитить, сделать этого не хотели или не могли. Подсказать выход мог только один человек — Вадим Васильевич…

Вадим Васильевич не удивился и не обрадовался, увидев сидящего на ступеньках веранды Алексея. Он открыл дверь, впустил Алексея и плотно прикрыл дверь.

— Ну, что у тебя, как дела?

— Уволили.

— То есть… совсем? — спросил Вадим Васильевич и покраснел: вопрос был не слишком умный.

— Совсем. Отобрали пропуск, дали обходной листок.

— А формулировка?

— За нарушение трудовой дисциплины, дезорганизацию производства и антиобщественное поведение.

— М-да, густо…

Вадим Васильевич, то подбирая, то оттопыривая губы гузкой, заходил по комнате.

— М-да… Ты погоди, я умоюсь…

Он умывался не спеша и торопливо взвешивал, прикидывал, потом долго смотрел, как тугая струя дробится на фаянсе в сверкающие капли, урча, уходит в решетку слива. Что ни думай, как ни прикидывай, всё равно худо…

Вернувшись, он снова принялся ходить по комнате.

— Видишь, я тебя предупреждал. Однако чужой опыт впрок не идет, помогает только собственный… Что ж ты намерен делать? Идти на другой завод?

— Зачем? Меня здесь должны восстановить!

— Должны! — хмыкнул Вадим Васильевич. — А если не восстановят? Ты с кем-нибудь говорил?

Алексей рассказал о безрезультатном посещении завкома, комитета комсомола и юриста.

— Вот то-то и оно! Выслушав тебя, любой захочет выслушать другую сторону. Ты — одиночка, а другая сторона — организация. Кому скорее поверят?.. Кто там?

— Я, я, Вадим. — Ксения Петровна вошла в комнату. — О, Алеша! Здравствуй… Вы, по обыкновению, залезли в высокие материи натощак? Сейчас будем обедать…

— Материи не очень высокие. Вышибли этого правдолюбца.

— Как — вышибли?

— А вот так! — Вадим Васильевич щелкнул пальцами, как бы стряхивая пылинку с рукава.

— Господи! Да за что же?.. Сейчас я накрою на стол, и ты мне, Алеша, расскажешь. — Ксения Петровна вышла в соседнюю комнату.

— Посоветуйте, что мне делать, Вадим Васильевич.

— Советы спрашивают, чтобы их не выполнять и чтобы было на кого сваливать вину в случае неудачи… Я ведь тебе советовал плюнуть — не послушался. А что я теперь могу посоветовать? Можно и сейчас отступиться, плюнуть и идти на другой завод. Там примут, люди везде нужны…

— Выходит, признать, что они правы, а я на самом деле хулиган и дезорганизатор? Я же за правду, а не ради себя… Нет, я не отступлюсь!

— Тогда остается одно: превращайся в жалобщика. Пиши жалобы в область, в Киев, в Москву…

— А поможет?

— Не знаю, никогда не жаловался.

— Это — долго. Пока ответят… И потом, они могут переслать мои заявления сюда?

— Насколько я знаю, именно это и произойдет. Всё возвращается на круги своя…

— Так какой толк?

— По всем вероятиям, никакого.

Они помолчали.

— А я всё-таки буду добиваться! — упрямо набычившись, сказал Алексей.

— Извечный спор между лбом и стенкой, между плетью и обухом… Что ж, валяй, упражняйся!

Вадим Васильевич несколько раз прошелся по комнате, поглядывая на Алексея, потом остановился, посопел в кулак.

— Только вот что… Это вопрос деликатный, постарайся понять меня правильно… По некоторым причинам я не могу объяснить тебе, в чём дело… Но у меня есть основания. И очень серьезные!.. Я тебе потом при случае расскажу… М-да… Видишь ли, я думаю… то есть так оно и есть, тут нечего и думать… Понимаешь, некоторое время нам лучше не встречаться, то есть встречаться пореже, чтобы не привлекать внимания… Повторяю, у меня есть очень серьезные основания, о которых ты не подозреваешь…

Алексей поднялся.

— Да нет, разве я тебя гоню? Я вообще говорю…

— Понимаю. Я всё-таки пойду, мне повидать кое-кого надо…

— Постой, пообедаем, тогда и пойдешь.

— Мне не хочется. До свиданья.

Алексей повернулся и встретился взглядом с Ксенией Петровной, стоящей в дверях.

Глаза ее были широко открыты, брови пораженно и гневно сведены.

— Подожди, Алексис! Так же нельзя. Может, тебе деньги нужны? Много у меня нет, а… — Вадим Васильевич сунул руку в карман и достал несколько пятидесятирублевок.

Алексей взглянул на деньги, посмотрел ему в лицо. Вадим Васильевич начал неровно, пятнами краснеть. Вместо руки друга он протягивал банкноты…

— Спасибо, денег мне не нужно… Я пойду. Извините, — сказал Алексей Ксении Петровне и пошел к двери.

— Алеша! Алеша! — закричала она.

Алексей, не оборачиваясь, сбежал с веранды.

— Вадим! — почему-то шепотом сказала Ксения Петровна. — Как ты мог, Вадим? — и прижала руку к полуоткрытому от ужаса рту.

— А что я мог? — закричал Вадим Васильевич. Чем ещё, кроме крика, мог он заглушить стыд? — Что я могу сделать? Что я, должен подставлять свою голову?

Ксения Петровна молча и изумленно, словно впервые увидев, смотрела на него.

Молчание казнило хуже любых слов, брани, крика. Вадим Васильевич выбежал на веранду, яростно захлопнул за собой дверь.

Двор был пуст, Алексей уже ушел. Вадим Васильевич заметался по веранде.

…Алексея сжигали горечь и стыд. Стыдно было смотреть в лицо Вадиму Васильевичу, встретить его ускользающий взгляд, слушать спотыкающуюся речь… Как хорошо Алексей понимал теперь Артура, будущего Овода, когда он обнаружил обман своего отца, друга и духовного наставника и написал ему: «Я верил в вас, как в бога, а вы лгали мне всю жизнь!..»