Мариэтта Чудакова - Тайна гибели Анжелики

Вся деревня кипела праведным гневом. Возмущались, что теперь не применяют «вышки» – высшей меры наказания, то есть смертной казни. (Хотя заметим: как это расстрел человека может быть его же наказанием – не совсем понятно; для наказания все-таки нужно, чтобы тот, кого наказывают, продолжал жить и знал, что он несет наказание.) Сиротку Анжелику в деревне жалели и любили. Жестокие подробности убийства всех потрясли.

Под влиянием народного гнева суд состоялся быстро – через два месяца.

Он проходил с участием присяжных заседателей, что было в тех местах в диковину. Зал, битком набитый людьми (в Курган приехало пол-деревни), в полной тишине выслушал их присягу, прочитанную председателем суда (многие в зале тогда впервые поняли, почему заседатели называются присяжными):

Приступая к исполнению ответственных обязанностей присяжного заседателя, торжественно клянусь исполнять их честно и беспристрастно, принимать во внимание все рассмотренные в суде доказательства, как уличающие подсудимого, так и оправдывающие его, разрешать уголовное дело по своему внутреннему убеждению и совести, не оправдывая виновного и не осуждая невиновного, как подобает свободному гражданину и справедливому человеку.

После оглашения этой присяги называли по фамилии каждого заседателя и тот говорил: «Клянусь».

Процедура принятия присяги очень понравилась присутствующим в зале Курганского суда, особенно же – Мячику. Только жалко было, что нельзя поделиться впечатлениями с Федькой. Он решил, что когда станет постарше, обязательно будет проситься в присяжные заседатели, и в тот же вечер перед зеркалом на разный манер раз двадцать произнес: «Клянусь!»

На судебном заседании подсудимый отказался от своих показаний под следствием. Виновность свою в убийстве отрицал. Уверял, что у моста в тот вечер вообще не был. Происхождение записки, найденной у Анжелики, объяснить не мог: уверял, что он ей никакой записки не писал. На вопрос, может ли кто-либо подтвердить его алиби, ответил, что не знает.

Но одного человека он, конечно, знал – это была Лика. Ее показания могли повернуть ход дела. Олег дал ее адрес и телефон адвокату. Адвокат говорил с ней. Потом он сказал Олегу, что она плакала и выступать на суде отказалась.

После этого Олег не считал себя вправе называть на суде ее имя – даже когда на кону стояла вся его жизнь. Одна девушка погибла, полагал он в том помраченном состоянии, в котором находился все время следствия, из-за него – хотя как это вышло, он понять не мог. Он не хотел теперь спасать свою шкуру, принуждая другую девушку делать то, чего она делать не хотела.

Таков был Олег Сумароков; таким его знали и Женя, и Фурсик, и Скин, и Мячик. И все они были уверены, что суд увидит, что Олег невиновен, и оправдает его.

Мать Олега, рыдая, рассказала Жене по телефону про Лику и про то, что Олег запретил ей уговаривать Лику быть свидетельницей защиты. Мать, в отличие от Жени и ее друзей, хорошего не ждала, с ужасом чувствуя, что ее сын погибает – без вины.

Олег не знал, что был и второй человек, который мог бы стать свидетелем защиты.

Это был Федя, который видел его с Ликой. И его показания тоже могли повернуть ход дела. Но Федя в самом начале лета уехал к теткам на Алтай и, конечно, напрочь забыл там о том, что видел в оглухинском лесу в марте. А про суд он вообще не знал и не думал, занятый ловлей хариуса в Катуни и мыслями о Верке.

Присяжные признали Олега виновным. На вопрос председательствующего судьи, заслуживает ли обвиняемый, по их мнению, снисхождения, все они – учитель средней школы, пожарный, слесарь-водопроводчик, медсестра, домашняя хозяйка, пенсионер – участник Великой Отечественной и шестеро других – ответили, что нет, не заслуживает. На решение присяжных подействовали еще обнаружившиеся во вреся допроса свидетелей чувства Анжелики к Олегу. Это ж каким негодяем надо быть!..

Учитывая корыстный интерес убийцы и особую жестокость убийства, Олега Сумарокова приговорили к пожизненному лишению свободы.

Кассационная жалоба, принесенная адвокатом, обращала внимание суда на детали. Красный карандаш, которым писалась записка, был найден не сразу, а много позже, и на месте, которое ранее было уже тщательно осмотрено. Одним из экспертов было высказано сомнение в том, что записка написана этим карандашом, и даже в том, что – карандашом. На снегу вокруг места, где нашли тело, следов, которые точно могли бы принадлежать Олегу, не было обнаружено. К тому же суд не принял во внимание отказ подсудимого от показаний, данных на следствии.

Жалоба не была удовлетворена. Приговор вступил в силу, и Олег, как мы уже упоминали, был отправлен в Потьму – в исправительную колонию особого режима.

Теперь только Женя могла восстановить алиби Олега – она везла показания Лики. Про Федю она еще ничего не знала.

Но главное – после разговора с Ликой Женя надеялась найти подлинную, именно Лике, а не Анжелике адресованную записку и понять, как же она соотносится с той, что представлена была на суде.

«– Приведите Вия! Ступайте за Вием! – раздались слова мертвеца…»

– Замолчи, Женька! – заорал вдруг Мячик. Он боялся мертвецов.

«– И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса…» – новое для нее слова Женя прочитала по слогам.

– Чего? – опять заорал Мячик. – Какая еще коса!

– Молчи, Мяч, по шее получишь!

«…Искоса, – продолжала читать Женя, – увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь он был в черной земле. – Тут Женя понизила голос – так, будто она сидела в бочке или под полом, и стала немного подвывать. – Как жи-и-листые, кре-е-епкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки».

– Теперь я! – Юлька выхватила книжку и заныла своим визгливым голоском: – «Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо на нем было железное».

– Железная маска, – прошипел Том.

– «Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома.

– Подымите мне веки: не вижу! – сказал подземным голосом Вий. – и все сонмище кинулось подымать ему веки.

“Не гляди!” – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

– Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха».

Тут все услышали тяжелый стук тела. Это Мячик повалился навзничь, изображая Хому Брута.