Поль-Жак Бонзон - Тайна Лантского леса

Не успел лесник закончить фразу, как взгляды ребят одновременно устремились на Руди.

В этой хижине? — повторил молодой человек. — Вы сказали — в этой хижине?

Боже мой! — воскликнула Колетт, видя вокруг себя потрясенные лица. — А что тут такого особенного? Во время войны в Веркоре в каждом доме кто-нибудь прятался.

Руди не ответил, его лицо выражало глубокое волнение. После минутного колебания он решился:

— Я не сказал, но вы наверняка и так поняли по моему имени и акценту, что я немец… и приехал в Веркор не для того, чтобы погулять в этом прекрасном лесу. Я сюда приехал вместо моего отца — обстоятельства помешали ему сделать это самому перед смертью.

Он был офицером запаса в немецкой армии, но ненавидел нацистов. Однажды отец отказался участвовать в операции против мирного населения в одной из деревень на юге Франции, тогда его арестовали и отправили в Германию, но самолет сбили над этим лесом. Тяжело раненного отца подобрал, спрятал и выходил один мальчик, который, вероятно, жил в этой хижине. Ему было лет семнадцать-восемнадцать. Отец ему много раз писал, но письма, наверное, затерялись.

Фамилия молодого человека — Блан.

Блан! — воскликнул лесник.

Да, — оживился Руда, — вы случайно о нем не слышали? Вы не знаете, что с ним стало?

Лесник не ответил. У него, как и у Руди, изменилось выражение лица. Помолчав, он тихо сказал дрожащим голосом:

Это я.

Вы?..

Несколько секунд ни тот, ни другой не могли вымолвить ни слова. Придя в себя, лесник объяснил:

— Чтобы не привлекать внимания, моя семья взяла фамилию Блан — она очень распространена в Веркоре. Да, это я подобрал вашего отца и привел в эту хижину.

И снова лесник и Руди молча стояли друг против друга, не в силах справиться с охватившим их волнением. И тут лесник обнял Руди и прижал к себе, как отец, нашедший сына после долгой разлуки. Все присутствующие были так потрясены, что не находили слов.

Итак, нашим друзьям удалось убить сразу двух зайцев: мало того, что они обезвредили опасную шпионскую банду, они еще и помогли Руди исполнить волю отца.

Когда в лесном домике вновь воцарилась тишина, лесник рассказал, как очень давно, будучи еще совсем мальчишкой — чуть постарше наших друзей, нашел в лесу, примерно в сотне метров отсюда, раненого немецкого офицера в наручниках и как привел его в хижину Брюль-Лу.

— Вот посмотрите: ваш отец жил в этой маленькой темной комнатке, из нее виден Гран-Веймон. Мы с родителями ухаживали за ним как могли. Вечерами я заходил к нему — он научил меня играть в шахматы.

— До самой смерти отец вспоминал вас с большой благодарностью, — сказал Руди. — Он часто рассказывал мне о вас и так хотел хотя бы еще раз увидеться! Обстоятельства помешали.

— Я тоже, — ответил лесник. — Очень сожалел, что не узнал о его дальнейшей судьбе. Конечно же, эти письма не могли дойти: ведь как только наступил мир, наша семья вернула настоящую фамилию. Я очень рад, что у него не осталось тяжелых воспоминаний о Лантском лесе, и просто счастлив познакомиться с его сыном.

— Это же просто здорово! — воскликнула Колетт со слезами на глазах. — Какое необыкновенное стечение обстоятельств, Руди! Когда-то мой отец спас вашего… а сегодня вы спасли моего.

— Да, — сказал Стриженый, одним словом описав ситуацию. — Все, что случилось этой ночью, былопотрясающе, ПОТРЯСАЮЩЕ!

— ПОТРЯСАЮЩЕ! — повторяли ребята.

«ПОТРЯСАЮЩЕ!» — казалось, думал Кафи; он тихонько лежал у ног своего хозяина, а услышав радостные восклицания, поднял голову и по улыбающимся лицам понял, что произошло что-то очень хорошее.

Лантский лес, 12 июля.

Надеюсь, ты получил длинное письмо, где мы писали о нашем невероятном приключении в Веркоре, но даже если и не получил, то наверняка прочел об этом в лионских газетах.

Если бы ты только знал, как мы ошибались, надеясь найти покой и тишину в этом великолепном лесу! Вот уже два дня военные следователи осматривают местность; нам пришлось несколько раз подробно рассказать обо всем, что мы сделали. Пришлось далее подняться с ними на Гран-Веймон, правда, на этот раз днем и без тумана.

И это еще не все: наш лагерь заполнили журналисты. Никто не знает, кто их мог направить, но они быстро нашли дорогу. Сколько фотографий! Один репортер даже предложил Руди и леснику заключить контракт на публикацию в толстом еженедельнике и даже название придумал: «Трогательная история дровосека и летчика». Как ты понимаешь, они отказались.

В предыдущем письме мы писали, что очень беспокоимся за Кафи. Не волнуйся, ему уже лучше. Колетт взяла его к себе и вылечила. Оказывается, рана плохо зарубцевалась и в нее попала инфекция, когда мы ходили на Гран-Веймон. Пришлось вскрыть абсцесс. Теперь воспаление прошло, и Кафи больше не жалуется. Мы очень надеемся, что скоро сможем забрать его в лагерь… Нет, и это еще не все! Хочу тебе сказать о Руди. Только не подумай, что он не любит Кафи, — совсем наоборот. Но мне кажется, что он хочет, чтобы пес подольше не выздоравливал — тогда будет предлог почаще о нем узнавать. Не хочу сплетничать, но Забет (у нее, как ты знаешь, что на уме, то и на языке) прямо сказала Руди, что он напрасно скрывает свою игру, и мы давно поняли, что Колетт ему небезразлична. Наш милый Руди так покраснел. Но возражать не стал. Если в один прекрасный день все это закончится свадьбой, никто не удивится. Хочу сказать, что мы даже будем рады.

Наконец-то сегодня утром все от нас отстали, и наступила настоящая тишина, и даже погода разгулялась, не то что в первые дни! Если бы ты только видел, какой здесь чудесный лес — настоящий рай! Выздоравливай поскорее, мой дорогой Корже, и приезжай к нам. Ждем тебя с нетерпением.

Вся компания жмет твою руку… а Кафи протягивает лапу.

Мади.

P.S. Только что мы получили письмо от того летчика, которого мы спасли. Он пишет, что на базе в Истре задержан шестой секретный агент — он передавал «дровосекам» расписание полетов. Теперь вся банда за решеткой. Как только что орал Стриженый, подбрасывая в воздух свой берет, это ПРЕПОТРЯСАЮЩЕ!

Тиду

Buis (фр.) — самшит. [Примеч. пер.)