Евгений Некрасов - Блин, победитель мафии

Откуда-то он знал, про что будет еще не написанная статья Николая Александровича.

И, наконец, уже в кабинете, когда Николай Александрович сел перечитывать вчерашнюю статью про Уртику, подписанную «Дмитрий Гавриловский, Игорь Дудаков», их снова настиг чернявый секретариатчик.

— Теперь из-за тебя и первую полосу ломаем, — сказал он безнадежным голосом человека, только что приговоренного к смертной казни. — Давай текст на кричалку.

— «Ананасы в пиве. Дельцы и ученые делят Ботанический сад», — не задумываясь сказал Николай Александрович. Наверное, он это придумал по дороге.

— Плохо, плохо, плохо! — застонал чернявый секретариатчик. — «Дельцы делят» — плохо! И потом, это не раскладывается, не раскладывается! Слушай, как надо. Первая строчка — «Ананасы в пиве», вторая — «Дельцы и ученые», третья, крупно — «Кто — кого?»

— Должен быть глагол, — заупрямился Николай Александрович. — Глагол придает энергетику.

— Глагола быть не должно, не должно! — подпрыгнул чернявый секретариатчик. — Основную информацию несет существительное!

Блинков-младший подумал, что делить шкуру неубитого медведя — это про них. Для статьи Николая Александровича нашли место в газете. Для статьи Николая Александровича печатают фотокарточки. Для статьи Николая Александровича придумывают «кричалку» на первую страницу. Все готово, только нет статьи Николая Александровича.

Похоже, что Николай Александрович думал о том же. Он позволил чернявому секретариатчику быстренько себя уговорить и, как только дверь за ним закрылась, рыбкой кинулся к пишущей машинке. Рыбка была немолода и полновата. В своем броске она опрокинула настольную лампу и сбросила на пол стопку рукописей.

«АНАНАСЫ В ПИВЕ. Уж сколько раз твердили миру, что научные школы создаются десятилетиями, а погубить их можно в одночасье», — замолотил по клавишам Николай Александрович. Он придумывал статью с такой скоростью, с какой мог печатать на машинке.

Блинков-младший был потрясен. На несчастное школьное сочинение дают два урока. Николай Александрович напечатал три с половиной страницы минут за двадцать. Одна главка, меньше странички размером, называлась по-дудаковски: «Уртика. Победа над тысячелетиями». Николай Александрович снабдил ее подзаголовком «Секрет бессмертия в могильнике сарматской принцессы».

— Ты обманул всех, обманул всех! — ворвался чернявый секретариатчик. Он как будто специально ждал за дверью, когда Николай Александрович кончит дело. — Я думал, статья у главного! Главный думал, статья в наборе! А статья в чернильнице, в чернильнице!

Николай Александрович молча показал отпечатанные листки. Он сиял, как первоклассник, получивший свою карамельку на палочке.

Вранье для родителей, надо сказать, выдумал тоже не Блинков-младший. И опять это было самое правдивое вранье.

Николай Александрович до вечера сидел в редакции. Он ждал, когда «Ананасы в пиве» вставят в оригинал-макет. Так называются газетные полосы, которые печатают на компьютере в единственном экземпляре.

С оригинал-макета снимают фотопленку, с пленки делается форма — такие металлические пластины, на которых вся газета оттиснута наоборот, как в зеркале. А с формы печатается тираж, все сотни тысяч экземпляров. Но это уже не в редакции, а в типографии. Блинков-младший и попросил показать ему типографию.

Николай Александрович чувствовал себя победителем, а победители — щедрые люди. Он договорился с курьером, который отвозил в типографию оригинал-макеты, чтобы он взял с собой Блинкова-младшего. Отпросить его у родителей Николай Александрович вызвался сам.

— Родители, Дмитрий Гавриловский, это святое. Нельзя, чтобы они волновались из-за тебя, — сказал он, тыча в Блинкова-младшего пухлым пальчиком, с таким неприступным видом, как будто из-за него родители не волновались никогда. А маме он сказал по телефону:

— У парня дебют, пускай дождется тиража. Это на всю жизнь запоминается — первая твоя газета с печатного станка… Когда напечатают, тогда и напечатают. Ничего, если поздно. Газеты же ночью повезут на почту. Попросится к водителю попутной машины, и вся недолга.

Короче говоря, без пяти двенадцать Блинков-младший уже переодевался в обшарпанной гримуборной «Пиррова пира». Никого, кроме Нины Су и фокусника, там пока что не было, но буквально повсюду — на подоконниках, на стульях и даже на полу — валялись кожаные ошейники с шипами, блестящие лакированные фуражки и какие-то цепи с кожаными треугольничками.

Свои пачкающиеся типографской краской газеты Блинков-младший завернул в куртку и спрятал ее в тумбочку от хозяек всех этих ошейников и цепей. А то придут на работу, возьмут каждая по газетке, и ему ничего не останется.

В двенадцать он лежал в сундуке фокусника, и Нина Су дышала ему в самый нос запахом клубничной жвачки. Ему Нина Су дала мятную, чтобы обоим было приятно.

Как это часто бывает не только в фокусах, но и в жизни, волшебный сундук оказался без секрета. Четыре оклеенные разноцветной фольгой стенки откидывались на петлях, как борта грузовика, чтобы почтенная публика могла убедиться, что стенки не двойные, а тонюсенькие, фанерные, и сундук абсолютно пуст.

Фокусник с Блинковым-младшим поднимали эти откинутые стенки, скрепляли их обычными дверными крючками, и Блинков-младший залезал в сундук. Это было самое сложное, потому что его переодели в гусарский мундирчик лилипута. Мундирчик резал ему под мышками и вообще где только можно. Залезть на столик, где стоял сундук, было маленьким подвигом, перекинуть ногу через стенку сундука — невыполнимой задачей. Блинков-младший бревном падал внутрь. Прямо на невесть откуда взявшуюся гладкую и упругую, как резиновая кукла, Нину Су.

Фокусник закрывал крышку, и становилось темно.

Теперь надо было поменяться с Ниной Су местами. Блинков-младший лежал опять же бревном, а фотомодель из-под него так потихоньку выдавливалась, выдавливалась и, наконец, оказывалась на бревне. Это был драматический момент. На первой репетиции Блинков-младший даже закричал. Ему показалось, что еще минута — и он так и погибнет под фотомоделью. Хорошенькое будет сообщеньице в «Желтом экспрессе»: «Нина Су насмерть задавила восьмиклассника»! Но фотомодель поднажала и, сам не поняв, как, Блинков-младший провалился в глубокий треугольный ящик.

Секрет был не в сундуке, а в столике. В тоненьком, хрупком, на блестящих металлических ножках. По диагонали между двумя ножками было вставлено зеркало. В нем отражалась третья ножка и кулиса, точно такая же, как задник сцены. Публике казалось, что она и видит задник и все четыре ножки. Как будто под столиком пусто и нет этого треугольного ящика за зеркалом.