Владимир Казаков - Голубые капитаны

— Сегодня, товарищ Романовский, вы допустили нарушение, превысили скорость движения по земле, что грозило столкновением с другими самолетами. На свидание, что ли, спешили?

— Нарушения не было.

— Послушаем запись магнитофона?

— Разговор был, а нарушения нет. Я рулил с нормаль ной скоростью.

— Значит, руководитель полетов ошибся?

— Без сомнения.

— И вы можете доказать?

— На самолете нет прибора, фиксирующего скорость руления, так что придется поверить на слово. Можете спросить механиков, они тоже видели.

— Неделю тому назад я, кажется, изъял у вас первый талон нарушения? Законно?

— Вполне.

— А теперь…

Терепченко помолчал, смакуя предстоящую сцену изъятия второго талона у Романовского, и уже видел поблескивающий стальной зев ножниц, с хрустом сжимающий плотный кусок бумаги. Эта операция для гражданского летчика побольнее хирургической: ножницы на целый год отрезают нить, связывающую человека с небом.

— Для меня достаточно авторитетен руководитель полетов — сказал он. — Прошу ваше пилотское свидетельство.

— Зачем?

— Не будьте ребенком, Романовский. За такой проступок согласно Наставлению положено изъять талон.

— Не было нарушения.

— Неосмотрительно живете, Романовский. Распыляетесь. Вам хочется схватить павлина за хвост и в небе, и в газете, и профсоюз еще на себя взвалили. Не многовато ли? Целесообразно выбрать одно из трех. Вернее, из двух: летную нагрузку я с вас сегодня сниму.

— Это не сделает вам чести. Более того — будете раскаиваться.

— Угрожаете?

— Совесть вам покоя не даст.

— Гм… Совесть… Абстрактно, Романовский!.. Почему вы меня не любите, почему всеми средствами пытаетесь меня опорочить, подорвать авторитет? Нас в кабинете двое — говорите открыто, хоть матом ругайтесь, но дайте мне понять вашу суть. Что вы за штучка, Романовский?

— До сего дня я был о вас неплохого мнения.

— Конкретней!

— Считал неплохим организатором…

— Вы зря нервничаете, товарищ командир, перебиваете меня.

— Что значит — считал?! Вам ли оценивать мою работу? А если и считали, почему поливали грязью в своих фельетончиках? Почему поливали грязью в беседе со Смирновым? он, видите ли, считал!

— В газету я писал о недостатках в отряде.

— Отряд — это я!

— Тогда о чем нам с вами говорить?!

— Вот именно! Я оставлю вам талон в пилотском, если вы прекратите кляузничать в газеты и будете заниматься только своим основным делом.

— Это что, своеобразная взятка?

— Все ясно! Давайте пилотское свидетельство!

Романовский несколько секунд пристально вглядывался в лицо командира отряда, но оно застыло как маска, изображающая брезгливость. Только в уголках выпуклых глаз ехидная тоненькая морщинка. И Романовский понял, что этот человек, так плотно сидящий в кресле, давно обдумал свои действия и не отступит ни на шаг. Вот такое же бесстрастное лицо он встретил в одном из московских учреждений, куда однажды приходил с просьбой о розыске наградных документов. Один из документов нашелся, и даже орден поблескивал перед ним на краю огромного дубового стола. Но человек, который сидел за ним, прикрыв орден рукой, сказал: «Вот награда… но она выписана герою… А кто вы на самом деле… до конца не ясно… Будете ждать!» Романовский слепо смотрел на твердую руку и не пытался оправдываться: не было сил. А сейчас сил достаточно, но стоит ли тратить их на пустой разговор. И Романовский только спросил:

— Разрешите идти, товарищ командир?

— Как идти?.. Впрочем, можете, положив пилотское свидетельство на стол.

— Предпочитаю оставить себе на память.

— Так! Та-ак! — забарабанил Терепченко пальцами по столешнице. — В полной мере ответить за проступок кишка тонка? Надеетесь на протекцию Смирнова? С Тумановым-то вы мне подкузьмили при помощи Смирнова, а? — И грохнул кулаком по настольному стеклу. — Всякий протекционизм — с корнем вон! Положь свидетельство!

Романовский молчал.

— Можешь не давать документа, но полеты для тебя я прикрыл. Завтра будет приказ! Жалуйся хоть в Верховный Совет! Кем предпочитаешь работать: мотористом, грузчиком, мачтовиком? Кроме этих должностей, вакантных в отряде нет! Не-ет! Вот если только еще мойщицей!.. У тебя остается пост предместкома, но и там ты долго не усидишь!

Романовский молчал.

Несколько помедлив, он вышел из кабинета.

— Не возражу и дам хорошую характеристику, если уволишься по собственному желанию! — вдогонку крикнул Терепченко.

На улице Романовский подождал автобус и поехал домой. Водитель включил приемник на полную мощность. Будто в жестяной коробке, забились слова песни: «Я люблю тебя, жизнь». Романовский попросил убавить громкость. Водитель, посмотрев на его серое лицо, выключил совсем.

Поднимаясь по лестнице дома, Романовский заглянул в почтовый ящик. В отверстиях что-то светлело. Он открыл дверку и достал два конверта — сероватый, из оберточной бумаги, и голубой. Прочитав обратные адреса, бегом преодолел два пролета до своей квартиры, поспешно отпер дверь и, подойдя к окну, еще раз прочитал адреса. Голубой конверт пришел из НТО Саратовского горотдела милиции. На сером значилось: «г. Ленинград. Центральный архив».

Романовский решительно оторвал кромку голубого конверта и вынул сложенный вдвое стандартный лист. Это был акт экспертизы по установлению идентичности фотографии Семена Пробкина и портретика мальчика на медальоне.

«Уважаемый т. Романовский Б. Н.!

По Вашей просьбе произведена экспертиза на идентичность фотографии мальчика в медальоне и фотопортрета молодого человека на групповом снимке. (Отмечен вами крестиком.) Идентичность не подтвердилась — это разные люди.

Копию акта экспертизы прилагаю.

Начальник НТО горотдела милиции П. Цимлин».

Прежде чем открыть второй конверт, он снял фуражку и тужурку, заставил себя умыться холодной водой, сел за стол.

«…Семен Дроботов, по отцу Иванович, рождения 1940 года, захоронен в групповой могиле на берегу Ладожского озера в поселке Свирь. Акт погребения СВ № 03458.

Зам. нач. ЦА г. Ленинграда Долгушина».

Подумав, Романовский достал из буфета тарелку, положил на нее письма и поджег. Свивался лиловым клубком огонь, хороня под собой надежды.

А вечером на главпочтамте Романовский сдавал заказное письмо.

— Москва. Улица Талалихина. Дом сто пять, квартира четыре, Смирнову В. Н., — для верности прочитала адрес приемщица.

Из-за опоздания большой группы техников партсобрание началось позже назначенного срока. Задержка была уважительной: экипаж транспортного самолета перед взлетом обнаружил дефект в двигателе и зарулил обратно на перрон.

Командир корабля, импульсивный сухощавый грузин, поглядывая на торопливую работу ремонтной бригады, дергал волосы тонких нафабренных усов. Ему хотелось сегодня же попасть на свою базу, домой, и поэтому его круглые глаза бдительно следили за руками техников и чуть косили от не терпения.