Алексей Биргер - Тайна приволжской пасеки

— А твои все где? — осведомился Николай Христофорович.

— Уехали в город. На два дня. Детей, понимаешь, надо приобуть, приодеть. Побегают по магазинам — и вернутся.

— Ясно! А я вот друзей катаю, — Николай Христофорович широким жестом указал на Петькиного отца и пятерых ребят. — Хотим у тебя медом разжиться. Ну и молоком, яйцами, сметаной — чем побалуешь. Думал сделать у тебя остановку, но, видно, тебе не до того, раз ты сейчас один за всех хозяйству отдуваешься.

— Да, не до того, — несколько торопливо ответил Никита. — Самая жаркая пора. Но медом угощу, — не менее торопливо добавил он, словно спохватившись, что может обидеть старого приятеля. — А вот насчет всего другого не обессудьте. Только-только полную партию на продажу отправил. — Он сделал приглашающий жест: — Пойдемте в дом.

Николай Христофорович, а следом за ним и остальные пошли за Никитой. Тот провел их в дом, просторный и прохладный, — опрятно ухоженный. В доме стояла глухая тишина, какая бывает, когда разъезжается основная часть семьи.

— Вот! — Никита открыл резную дверцу стенного шкафчика и вынул трехлитровую банку густого темного меда. — Банку на обратном пути завезешь. Банки у нас всегда в дефиците, — улыбнулся он. — Тогда и сочтемся.

По всему было ясно, что Никита хочет поскорее избавиться от гостей. Николай Христофорович посмотрел на него с недоумением:

— Послушай, милый друг, ты не болен?

— Нет, — Никита опять улыбнулся — несколько натужно, как показалось всем, — я в полном порядке.

— У тебя ничего не произошло? — озабоченно спросил Николай Христофорович.

— Нет. А что у меня может произойти?

— Скажи честно, — Николай Христофорович наклонился к Никите, опершись о разделявший их стол, на котором стояла банка меда, — тебе опять угрожали? И поэтому ты отослал семью, чтобы, не дай Бог, твои не пострадали, если что? А сам готовишься поджигателей по-свойски встречать? Если так, то ты знаешь…

— Да нет, никто мне не угрожал, — досадливо отмахнулся Никита. — У нас теперь все тихо, со всеми мир… Я, видно… — он провел ладонью по лбу, — я, видно, устал. Замаялся, запарился. Вот и понимаешь… Извини, что не могу вас принять как следует. Вот кончится запарка, денек-другой отдохну — и опять стану самим собой. Тогда и повеселимся, если на обратном пути заглянете.

— Ну, смотри… — Николай Христофорович забрал банку меда. — Как говорится, смотри, девка, тебе жить!

— Проживем, не волнуйся. — Никита поглядел в окно. — Год вроде обещает быть Удачным.

Николай Христофорович тоже поглядел в окно — и почему-то нахмурился. Но это мимолетное хмурое выражение быстро исчезло с его лица, словно он не хотел, чтобы заметили, что его что-то смутило или раскроило.

— Да, все говорят, что год будет плодородным, — проговорил он. — Что ж, удачи тебе!

И он пошел из дома, на ходу кивнув своим спутникам, чтобы они следовали за ним. Выйдя на воздух, он остановился и с минуту стоял, напряженно слушая тишину. Было очевидно, что тишина эта ему не очень нравится.

— Нехорошая тишина, — скривив губы, сообщил он краем рта Петькиному отцу. И, не говоря больше ни слова, скорым шагом пошел к яхте.

Остальные заспешили за ним. Они сделали буквально несколько шагов, когда тишину, которая мерещилась Николаю Христофоровичу такой нехорошей, разорвал хриплый лай Бимбо — надсадный, свирепый, переходящий в рык!

Переглянувшись, путешественники стремглав бросились к яхте. Чуть поотстав, позади ровной мелкой рысцой бежал Никита.

Они увидели, что Бимбо стоит на носу яхты и яростно лает в сторону земли. Иногда лай переходил в тяжелый рык, поднимавшийся из самой глубины легких Бимбо с такой силой, что у пса вздрагивала грудь.

— Бимбо, умница, что с тобой? — спросил Петькин отец, добежавший первым.

Увидев хозяев и их друзей, пес поуспокоился. Он завилял хвостом — как бы объясняя, что лаял не просто так, — потом еще раза два рыкнул в прежнем направлении и затих, принюхиваясь.

— Что-то ему почудилось, — сказал Миша.

— Да, что-то почудилось… — согласился Сережа, с сомнением озирая прибрежные заросли.

— Я уверена, что не просто почудилось! — заявила Оса. — Бимбо — умный пес, и он, по-моему, учуял что-то такое, чего мы не чувствуем.

— Скорей всего, до него ветром донесло запах коз, — предположил Никита, остановившийся чуть поодаль, в начале мостков, — видимо, малость робея перед могучим псом. — Некоторых собак, непривычных к этому запаху, он просто с ума сводит!

— Да, скорее всего, — согласился Николай Христофорович, при этом как-то искоса поглядев на Никиту. — Что ж, нам тут больше делать нечего, пора в путь! Спасибо за мед!

Отплывая, они еще долго видели Никиту, стоявшего у самого начала причала и смотревшего им вслед.

— Не нравится мне все это! — хмуро бросил Николай Христофорович. — Я нутром чую неладное…

— Что это за разговор насчет поджигателей? — спросил Петькин отец. — У твоего Никиты неприятности с колхозом были?

— Угу, — коротко отозвался Николай Христофорович.

— Понятно, — Петькин отец кивнул.

— О чем это вы? — спросил Петя. — Вы говорите так, как будто для вас все ясно…

— Да, как будто вы понимаете друг друга с полуслова, — поддержал его Сережа. — Но нам ничего не понятно!

— Ничегошеньки! — добавила Оса.

— А чего тут понимать? — проговорил Николай Христофорович. — Явился пришлый человек, который на земле хозяйничать захотел. Дали ему, согласно закону, участок. Хоть и на реке, но не из лучших. Так он с этого участка в первый же год такой урожай снял, который колхозу и не снился! Да часть земли под пасеку приспособил. И надои у него дай Боже, не чета колхозным… В общем, суды-пересуды пошли. Сами понимаете, какие злые и завистливые могут быть эти бездельники, которые способны только водку глушить да у разбитого трактора в затылке чесать! Вот, мол, такой-сякой, нос дерет, и на пол-литра у него никогда не выпросишь, и вообще, неплохо бы у этого богатея часть нажитого отобрать и на всех поделить, чтобы все было по справедливости! А колхозному начальству тоже оказалось выгодно всяких пьяниц и бездельников на Никиту науськивать. Чтобы народ, не дай Бог, не задумался, как же это так, что над ним столько начальства, а все равно ничего не выходит, и чтобы не пошли разговоры, что, мол, мы мало зарабатываем и плохо живем, потому что целую прорву дармоедов кормим! В общем, получалось так, что Никита всем картину портил — был как бельмо на глазу. Два раза подпалить его пытались, один раз трех коров отравили. Вообще, много гадостей делали. Так Никита засаду устроил, поймал поджигателей — одного выстрела поверх голов оказалось достаточно, чтобы они на землю ничком легли и лежали как миленькие, пока Алена их вязала, под прицелом Никиты, — и хотел в милицию сдать. Так милиция тоже как-то скользко себя повела. Сами понимаете, колхозное начальство и местная милиция с давних, с советских времен имели налаженные отношения. Не то даже, что рука руку моет, а так, тут все свои — и вдруг чужак между своими влезает, и очень не хочется кума или свата ради чужака прищучивать!.. Ну вот, эти поджигатели самым местным отребьем оказались, а «послужной список» у них имелся знатный — каждый хоть разок посидеть успел, кто за пьяную драку, кто за порчу государственного имущества в пьяном виде. И все равно не захотела милиция дела заводить, хотя, как говорится, улики были налицо. Мол, нет достаточных данных для возбуждения дела. Ведь так могло получиться, что от этой шпаны ниточки к правлению колхоза потянулись бы — а кому это надо? И стали, наоборот, на Никиту бочку катить: ты, мол, превысил предел необходимой обороны, не имел права огнестрельное оружие против людей применять, а это уже уголовная статья, и тянет такая статья на срок до пяти лет. Хорошо, я в этих местах оказался. Поехал за Никиту хлопотать, своими связями воспользовался. В общем, милицейские начальники из райцентра цыкнули на местных, чтобы не смели хорошего человека обижать и чтобы в стороне держались от этого дела, а то, не дай Бог, всю милицию замарают, колхозному начальству подыгрывая, так им и сказали: если будет обоснованная жалоба на вас, то мы вас покрывать не станем, а с потрохами на съедение отдадим, чтобы из-за вас, дураков, нас самих не взгрели! Я, как узнал об этом, так приехал к Никите и говорю: «Действуй». Он Сел на свою «Ниву», поехал к сельпо, где вся местная пьянь круглые сутки паслась и водкой загружалась, вылез из машины — с ружьем в руках, и говорит всей этой ораве: «Значит, так, — говорит, — мне ваши шутки надоели, и учтите, что никто покрывать вас больше не будет! Если что, если хоть боком мимо моей земли пройдете, стреляю без предупреждения, и не поверх голов, а прямой наводкой и суд меня оправдает! Кто хочет убедиться, что я говорю всерьез, — милости прошу. А если кто есть совсем недоверчивый — то шаг вперед, а я имею право обороняться». И вскинул свой ствол. И видно, лицо у него было таким озверелым, что мужики замялись и все как есть назад подались! Вот так. С тех пор никаких неприятностей у него не было. Даже с уважением стали относиться, обращаются постоянно, мол, не надо ли где помочь. А он так: хочешь работать — поработай и получи! Платит щедро, но меру знает. А не справился с работой — извини, какой же разговор о деньгах? И толк о нем идет, что он мужик суровый, но справедливый. И уже его за своего числят, ему первому и навоз везут, и трактор подгонят, если что вспахать надо… Вот так. Все это уже года два назад было. Неужели по новой началось?