Алексей Биргер - Тайна старого кружева

— То есть, — Ежик поспешил объясниться в более дипломатичных выражениях, — я хочу сказать, они так и играют в ломовой футбол. Рубятся на поле и порой доимают. Но сейчас одним танковым наездом классную команду не прошибешь. Если начнут играть против них в быстрый пас, вот и закружится у них голова, факт. Нам бы одного классного разыгрывающего, каким Энцо Шифо был! И хорошо бы еще, чтоб Люк Нилис разыгрался. А так... — Он выразительно махнул рукой.

— А вот ты, — настаивал Игнатий Васильевич, — на кого бы ты сделал ставку?

— Ой не знаю! — ответил Ежик. — У нас у самих такие споры — и в клубе, и всюду. Наши нервничают, что Франция может чемпионом стать.

Здесь тоже нужно сделать маленькое пояснение: поскольку французы относились к бельгийцам как к «младшим братьям» (и по-французски говорят, и культура, в общем, французская, и тот же Брюгге в свое время принадлежал герцогам Бургундским), то для бельгийцев было очень важно доказать, что они именно французов могут обыграть. Соперничество во многих областях, в том числе и в футболе, бывало особенно острым.

Кто читал Агату Кристи, тот помнит, наверное, как Эркюль Пуаро периодически возмущенно поправлял собеседников: «Я не француз, я бельгиец». Точно так же и другие бельгийцы старались доказать свою «самость» при каждом удобном случае. И если бы они не стали чемпионами Европы, но выиграли у Франции, то бельгийцы простили бы своей сборной любое следующее поражение.

— А ты сам как считаешь? — не унимался Игнатий Васильевич.

— Ну... — Ежик задумался. — Французы очень даже могут стать чемпионами. Убойная команда. Один Зидан чего стоит!

— А ты хотел бы быть похожим на Зидана? — спросил «клевый чувак».

— Я на себя хочу быть похожим! — гордо ответил Ежик. — А вообще про меня говорят, что я больше всего напоминаю Христо Стоичкова, и мне тоже надо свой характер сдерживать, как и ему. Чтобы команду не подводить. Но, если честно, я хочу быть таким, как Йохан Кройф. Нам показывали на видео все матчи «летучих голландцев». Да я и сам купил кассету, где все их матчи на чемпионате мира семьдесят четвертого года. Это ж умереть можно! Хоть тогда и медленней играли, но класс-то какой! Обидно, они тогда немцам финал проиграли. А у Кройфа я просто каждое движение изучаю.

— Похоже, ты за голландцев будешь болеть больше, чем за бельгийцев, — усмехнулся Игнатий Васильевич.

Ежик тоже хмыкнул:

— Болеть я буду за бельгийцев, а переживать за голландцев. Так годится?

— Годится. — Тот развеселился еще больше. За такими разговорами они и скоротали дорогу до самого Гента.

— Ну? — спросил Игнатий Васильевич на въезде в город. — Куда сначала?

— Ежик больше всего хотел попасть в музей казней и пыток, — сообщила Поля. — Но Гийомы говорят, что нам туда нельзя. Что это не для детей,

— «Не для детей»! — поморщился Ежик. — Как будто нас «травмировать» можно! Да один «Кошмар на улице Вязов» пострашнее, наверно, всего этого музея, вместе взятого! А я и его видел, и другие «ужастики»!

— Хм... — Игнатий Васильевич задумался. Мы можем пойти на компромисс. Скажем, тебя запустим в музей, а мы с Полей погуляем, потому что ей действительно не стоит видеть все эти мрачные экспонаты. Мы пройдемся по нескольким известным мне магазинам сувениров и магазин кружев, которые сами не хуже любого музея, только экспонаты в них намного приятней. Если вас это устроит...

— Меня — да! — быстро сказал Ежик.

— И меня тоже! — согласилась Поля.

— Хорошо. Тогда давай найдем место, где можно припарковаться, а потом мы проводим тебя до музея.

Они нашли место неподалеку от Гентского собора.

— Кстати, — кивнул Игнатий Васильевич. — В этом соборе находится знаменитый Гентский алтарь Ван Эйка. Вы его видели?

— Еще бы! — ответил Ежик. — Уж туда Гийомы нас сразу повели. Он действительно просто чудо! Весь как будто светится.

— И трава такая зеленая, как больше ни у одного художника не получалось, — сказала Поля. — И вся так нарисована — травинка к травинке. Такая свежая и мягкая, что прямо тянет вбежать в картину и побегать по ней. Просто чудо!

— Действительно чудо, — согласился их «гид».

Они уже выбрались из машины, и он запирал дверцы.

— Специалисты так и ломают головы, почему краски на этой картине не темнеют и не жухнут уже столько веков, а смотрятся такими яркими и сочными, будто только вчера положены. Ни одному художнику в мире не удавалось добиться такого! А ведь братья Ван Эйк были не только удивительные живописцы, они были еще и первопроходцы. Это они изобрели масляную краску.

— Что, до них люди не знали масляных красок? — недоверчиво спросил Ежик.

— Вот именно. И масляные краски оказались настолько прочными и удобными, что в живописи произошла целая революция. А до гентского алтаря люди и не подозревали, что такое возможно. Но вы знаете, у первооткрывателей многое получается хуже, чем у Их последователей, которые могут что-то усовершенствовать и доработать. Казалось бы, художники следующих поколений должны были сделать масляные краски еще лучше, исправить что-то не учтенное братьями... Ан нет! Братьев Ван Эйк так никто не переплюнул. Какой-то особый был у них рецепт, уникальный. Недаром, говорят иногда, что этот рецепт им принес ангел с неба.

— И откуда вы все это знаете? — восхитилась Поля.

— В Бельгии живу давно и в Гент часто наезжаю, — улыбнулся их добровольный гид. — А то, что я вам рассказываю, можно прочесть во многих буклетах и путеводителях... Нам туда.

Они перешли красивый пешеходный мост и подошли к замку, с суровой гордостью возвышавшемуся над городом.

— Оттуда, с верхних площадок крепости, просто великолепный вид, — показал Игнатий Васильевич. — Ладно, давай возьмем тебе билет — и ступай. Часа тебе хватит? Через час мы будем ждать тебя у выхода.

Ежик без лишних слов устремился в музей, чтобы не упустить ни единой минуты отведенного ему часа.

В первом зале и впрямь стояла настоящая гильотина. Ежик обошел ее со всех сторон, даже осторожно потрогал пальцем лезвие ножа...

«Интересно, сколько голов она отрубила перед тем, как попала в музей?» — невольно подумал он.

Ему сделалось немного не по себе. Вроде все чинно, спокойно, экспонаты на местах — но совсем другое чувство, чем когда смотришь «ужастики». Тогда знаешь, что все это выдумка и, если очень уж страшно, можно напомнить себе, что киношная кровь сделана из краски, а всякие там искромсанные тела — это спецэффекты. Но здесь все было настоящее. И, оказывается, когда понимаешь, что перед тобой настоящее — совсем иначе ко всему относишься. Пусть все эти причиндалы и лежат под стеклом мирно и безвредно, с соответствующими табличками, но...

Ежик посмотрел все. И огромные щипцы палача, чуть тронутые ржавчиной, и какие-то совсем дикие приспособления и механизмы, и сценки с манекенами в натуральную величину... Особенно его поразила сценка, где человека растягивали канатами в разные стороны на специальном пыточном ложе так, что он уже чуть не разрывался пополам. А лицо манекена выражало муки и ужас...