Валерий Гусев - Клад

Началась эта жуткая детективная история обычным конфликтом с нашими родителями. Поводом к нему послужил, как всегда, сущий пустяк. Папе понадобилось что-то в нашей комнате, и он сначала споткнулся об испорченный автомобильный домкрат, который Алешка притащил со свалки, а потом с верхней полки книжного шкафа почему-то упал кляссер с марками.

Вокруг папы еще порхали разноцветными бабочками марки, а мама уже бежала к нему на помощь. Они вообще очень дружные и всегда выручают друг друга в трудную минуту.

Папа, поджав ушибленную ногу, обирал с себя марки дрожащими пальцами, а мама зачем-то прикладывала ему пятак к макушке и кричала:

— …Это не детская комната, а какой-то склад травмоопасных предметов! Это не дети, а сущие разбойники, которые не жалеют своих несчастных родителей, которые, кроме детей, ничего не видят в жизни, и которые бесполезно отдают последние силы и средства их воспитанию, а также работе и напряженной общественной деятельности, и которые пятнадцать минут назад отказались от билетов на концерт несравненного Челентано ради счастья своих неблагодарных детей, которые подвергают их трудные жизни постоянной опасности!..

— …В доме, который построил Джек, — ляпнул невпопад Алешка.

Никак он не научится вовремя промолчать и виновато потупить глазки.

От этой наглости папа быстрее обычного пришел в себя и под стремительный Алешкин визг стал выносить на помойку с таким трудом накопленные травмоопасные предметы, а мама села красить глаза и губы. Короче говоря, они выпроводили нас к тете Ларисе — стричься на лето, перед дачей, а сами в знак протеста отправились на концерт Челентано. Что они только понимают в нем, несравненном?..

И настолько родители устали от такой жизни, в которой одни дети, беготня по магазинам и общественно полезный труд, что забыли оставить нам ключи от квартиры. И вот с этого-то все и началось…

Поздно вечером, уже стемнело, мы сидели с Алешкой во дворе. Алешка все время поеживался от волос, попавших за шиворот во время стрижки, и расспрашивал меня о пиратах. Это его очередное увлечение, после индейцев. Я рассказывал ему о Моргане, Бладе, Дрейке и Кидде и смотрел на наш огромный дом, за стенами которого каждый занимался своим делом у телевизора, и только мы, как дураки, мерзли и скучали во дворе.

Сейчас наш дом был похож на длинный и высокий океанский лайнер, который плывет в темноте неизвестно куда и зачем. Над ним мерцали в черном небе звезды, на антеннах загорались красные габаритные огоньки, окна светились разноцветными иллюминаторами, а белье на балконах трепал ветерок как сигнальные вымпелы.

Правда, на корабле все знают друг друга и готовы прийти на помощь и уступить место в шлюпке, а в нашем доме не сложился дружный экипаж. Никто ни с кем не здоровается и не ходит в гости, только спорят, кому мыть лестничные клетки и подъезд.

Мы с Алешкой живем здесь с рождения — я уже пятнадцать лет, а он только семь, но до сих пор под крышей дома своего знаем только одноклассников и ближайших соседей.

«Издержки урбанизации», — говорит папа.

— Родители пришли! — вдруг закричал Алешка. — Свет у нас зажегся.

— Это не у нас, — посмотрел я на окна. — У соседей. Считать разучился?

И тут вдруг сообразил, что этого не может быть. Никаких соседей нет в сорок первой квартире. Их вообще никто никогда не видел, они какие-то научные работники и всегда живут за границей. Но кто же тогда зажег свет в их квартире? Может, жулики забрались? Это ведь совсем нетрудно — хозяева даже свои замки не врезали, а те, что строители поставили, — так они во всем доме одинаковые, к ним любые ключи подходят. Мы тоже брали их у нижних соседей, когда у нас был один замок и от него все время терялись ключи.

Правда, жуликам в этой квартире нечего делать, потому что нечего красть. Туда даже мебель не завезли. Тетя Оля, наш комендант — она все про всех знает, ей так положено, — говорила маме, что жильцы из сорок первой только холодильник на кухню поставили и чей-то скелет в коридоре, как экспонат. А зачем жуликам чужой скелет? У них и так жизнь тяжелая.

Но кто же все-таки зажег там свет? Может, родственники приехали из Киева погостить, пока хозяев нет дома? Или они сами вернулись из своего Йемена на ночь глядя? Но тогда в подъезд всю ночь таскали бы вещи…

Но тут свет в окнах погас, и через некоторое время из подъезда вышел какой-то совсем уж незнакомый человек с чемоданом и сел в машину. Когда она проезжала мимо нас, он чиркнул зажигалкой, закуривая, и осветил лицо с черной повязкой на глазу.

— Прямо пират какой-то, — прошептал Алешка и придвинулся ко мне. — Нападет еще…

— Не бойся, — сказал я. — Нужен ты ему больно.

Но почему же в пустой квартире, где никто не живет, зажегся вдруг свет? Эта загадка долго, минут пятнадцать, не давала мне покоя. До тех пор, пока в ночной тишине не послышались дружные шаги. Особенно звонко стучали мамины любимые туфли. Они неудобные, очень жмут, но мама их любит. Потому что это единственная пара из тех, которые ей обещал дарить каждый месяц папа, добиваясь ее руки. Мама очень часто рассказывает об этом, когда недовольна папой.

И вот они идут рядышком: мама с красной замшевой сумкой на плече, а папа постукивает зонтиком. Мама всегда велит брать ему зонтик, когда они отправляются куда-то вместе, — тогда наверняка не будет дождя. И они шагают такие молодые и красивые и держатся за ручки, как мальчик с девочкой.

Тут Алешка завизжал от радости и бросился из кустов на дорогу. Мама вскрикнула и подскочила, будто ей под ноги метнулась чужая кошка. А потом стала кричать:

— Это что за фокусы? Почему до сих пор не спите?

— А нам негде спать, — сказал Алешка. — Мы бездомные, как бедные пираты.

— Прелесть какая, — тихо сказала мама и взялась за сердце. Она, наверное, подумала, что мы сожгли, взорвали или затопили квартиру.

— Вы ключи нам не оставили, — успокоил я ее.

Мама виновато ахнула и начала быстро копаться в сумочке. Там все зазвенело, зашуршало и стало падать на асфальт. Мы с Алешкой все подобрали, и мама дала нам по бутерброду с икрой, завернутому в промокшие бумажные салфетки, но ключи так и не нашла и сказала папе: