Алексей Биргер - Тайна неудачного выстрела

— Здорово! — воскликнул Ванька, а Фантик, тоже горячо поддержавшая мою идею, спросила:

— А чем будет заниматься наш союз?

— Чем угодно! — ответил я. — Сейчас, например, мы можем охранять министра, следить за всем подозрительным… А уедет министр — ещё какое-нибудь дело найдётся!

— Вон, кстати, папа и дядя Серёжа выводят «Буран» из гаража, — сказал Ванька, сидевший на подоконнике.

Уже начинало немного смеркаться. То есть, ещё нельзя было сказать, что наступили сумерки, но свет уже сделался бледно-голубым, и лишь кое-где в нём просверкивало холодное золото. И в этом бледно-голубом свете громко взревел «Буран», а потом его тарахтение стало быстро удаляться, становясь все тише.

— Надеюсь, они быстро справятся, — сказал я.

— Не знаю, — покачал головой мой братец. — Ты ж видел, как она подсела. Набок, да ещё нырнув носом вперёд…

— И какого хрена ты вообразил, будто у тебя хотят отнять снегокат? — спросил я.

— Разве ты такое вообразил? — удивлённо спросила Фантик у Ваньки. — По-моему, речь шла о другом.

Ванька, слегка надувшись, промолчал. Ему очень хотелось заявить, что ничего подобного он не воображал — но в глубине души он чувствовал, что это будет неправдой, а говорить неправду, после того, как мы заключили союз, у него язык не поворачивался.

— Мы ведь строили догадки, почему Степанов прислал нам такие дорогие подарки, — объяснил я. — И пришли к выводу, что это неспроста. А если б мы решили, что дело нечистое — то, конечно, мы должны были бы отказаться от снегоката — если не вернуть Степанову, то, по крайней мере, убрать в чулан и больше им не пользоваться, потому что иначе мы бы чувствовали себя по уши замаранными, всякий раз, когда прикасались бы к нему. А Ваньке стало жалко снегоката, вот он и покатил бочку на нас… И абсолютно зря. Потому что Степанов — какие бы мысли у него не были — ничего дурного после министра не замышляет.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ванька — надо сказать, с видимым облегчением: видно, мысль о том, что от снегоката придётся отказаться, исподволь угнетала его до сих пор.

— Сопоставляю факты, — ответил я. — Наш фээсбешник, который отказался принять помощь от людей Степанова, ведь прокатился на снегокате, так? Хотя он знал, чей это подарок… Они с отцом долго беседовали наедине, так? Выходит, отец знал, что имеет в виду Степанов, присылая такие подарки, и успокоил на этот счёт Михаила Дмитриевича. А ведь отец не стал бы успокаивать начальника ФСБ, если бы сам не был уверен, что все эти подарки никак не связаны с приездом министра, так? И ты ведь знаешь отца — он не будет уверенным, пока не отмерит семь раз и не убедится, что прав!

— Да, и ведь ваш папа ответил, что эти подарки — в знак особого уважения и благодарности, когда мой папа спросил, будет он что-нибудь посылать в ответ Степанову или нет! — припомнила Фантик. — Выходит, Степанов благодарил за что-то, что уже было, а не хотел заранее расплатиться за то, что будет! Так?

— Так, — решительно сказал Ванька. — Иначе бы отец не принял подарки… Или отправил бы Степанову в ответ что-нибудь особенное, чего Степанову ни за какие деньги не достать!

— Разве такую штуку можно найти? — удивилась Фантик.

— Ты не знаешь леса! — ответил я. — В диком нетронутом лесу можно найти что угодно.

— Ага! — кивнул мой братец. — Отец однажды приволок такой кусок кривого ствола с наростами — ну точно бегун на старте! Когда отец его ошкурил, так что все изгибы волокон стали видны, а потом покрыл красивым лаком — никто поверить не мог, что это не скульптором сделано! И выражение лица, и мускулы и кроссовки — все как есть, до мельчайших подробностей!

— А где теперь эта статуя? — с довольно большим интересом спросила Фантик.

— Довольно долго стояла у нас в гостиной, — ответил я. — А потом её выпросил один банкир, который купил путёвку и лицензию на отстрел одного лося. Отец расстался с ней довольно охотно, потому что этот бегун слишком много места занимал. А банкир был на седьмом небе! Он потом прислал нам фотографию — поставил эту статую в большом холле конференц-зала своего банка, в самом центре. И написал, что все принимают её за работу какого-нибудь знаменитого художника и спрашивают, неужели ему было по карману приобрести такую вещь — даже ему, понимаешь? А он всем отвечает, простенько этак, что по карману, и у всех лица вытягиваются… Это я к тому, что в лесу можно настоящие сокровища нарыть! В начале оврага, который раньше был руслом реки, мы нашли костяные иглы двенадцатого века, которыми шили паруса… А ещё… Но если начать рассказывать — то это на несколько дней. И про старинные скиты отшельников с их могилами, и про старинные смоловарни, где швы речных судов конопатили, и про пещеры… Но, знаешь, лучше один раз увидеть, чем десять услышать. Вот приедешь летом — мы просто покажем тебе все! Сейчас много не разглядишь — все под снегом. Так сейчас давайте о другом подумаем. О том, как мы будем охранять министра.

— Да, надо припомнить все-все странное и подозрительное, что было за последние дни! — сказал Ванька.

И мы стали припоминать — и скоро совсем сбились и запутались. Просто обалдеть можно, сколько, оказывается, каждый день происходит странных вещей — или, по крайней мере, таких, которые без натяжки можно назвать странными и не совсем обычными. Например, следует ли считать странным, что у мамы пирожки чуть-чуть перестояли в духовке — ведь это случилось после того, как она узнала о приезде министра? Известие о его визите никак не могло выбить её из колеи — к знатным гостям мои родители привыкли. Так может отец поделился с ней чем-то таким, связанным с приездом министра и звонком Степанова, из-за чего мама начала нервничать? Или это произошло просто-напросто в запарке подготовки к празднику. В любом случае, не мешает по-хитрому расспросить маму — вдруг она проговорится?

В общем, мы с изумлением обнаружили, что когда мы говорим «день прошёл как обычно», то, по большому счёту, это неверно. В каждом дне можно углядеть целые тысячи мелких странностей и необычных событий, которые делают его непохожим на любой другой. Это если брать самый заурядный день, а что уж говорить о днях, когда действительно что-то происходило — таких, как тридцать первое декабря! Да ещё со всем наворотом вокруг нынешнего Нового года!

— Так мы далеко не уйдём! — заявил я. — Нам надо сосредоточиться на главном, и принимать во внимание только те странности, связь которых с этим главным для нас совершенно очевидна!

— Да, наверно… — согласился Ванька. — О, смотрите, «Буран» возвращается… И оба наших папы на «Буране», значит, машину им вытащить не удалось!

Мы с Фантиком тоже подошли к окну и увидели, как в сгущающихся сумерках наши папы остановили «Буран», пошли в сарай, выволокли оттуда несколько досок, подлиннее и покрепче, что-то обсудили с вышедшими охранниками и принялись пристраивать доски на «Буране». Топа, видя всю эту суету, вылез из-под своего навесика у сарая и стал бродить вокруг «Бурана» и нюхать воздух, как бы с любопытством читая по оставшимся запахам, насколько удалось вызволить машину и где работа застопорилась. Потом он насторожился — его вообще возмущали любые неполадки и неудачи — и метнулся к воротам, громко залаяв.