Марина Елькина - Тайна старинного парка

— Вы как хотите, я в зоопарк завтра все равно не иду, — решительно сказал Костя. — Вместо прогулки по городу я снова отправлюсь в Петергоф.

— Один? — изумилась его храбрости Зина.

Львенок насупился. Выходило, что друга в беде бросать нельзя. Выходило, что зоопарк, в который он так стремился, отменяется. Не скажет же он при девчонках, мол, пускай Костя сам следит за этим придурком, если ему делать нечего.

— Я поеду с тобой, Костя, — вдруг сказала Ира. — Я тоже не хочу в зоопарк.

— И я, — буркнул Львенок.

Костя расцвел от Иркиного предложения. И сопровождение Львенка было совсем некстати.

— Мы вдвоем с Ирой съездим, — сказал он. — А вы с Зиной в зоопарк, чтобы поменьше наше отсутствие в глаза бросалось.

Львенок секунду подумал, так, для виду, будто сомневался, и спросил:

— Отвлекающий маневр поручен нам. Я согласен. А ты, Зинка?

Зина пожала плечами:

— Мне все равно. Я ужасно не люблю все эти таинственные штучки.

Львенок даже попробовал пошутить:

— Ну, вот, а Леонид Матвеевич сокрушался, что не до конца рассказал нам свою историю. Завтра вы с Иркой дослушаете. Привет ему от меня передадите.

— Ага, — кивнул Костя и язвительно добавил: — А заодно от мартышки из Петербургского зоопарка!

Форт Кронштадт должен был защищать новую столицу Петербург от любых нападений с моря. Петр частенько наведывался к фортам. В эти дни он повелевал готовить яхту и выходил в море ранним утром.

Однако скорость государевой яхты была небольшая. В Кронштадт Петр мог попасть только на следующий день. Ночью не переправлялись и делали привал на крутом берегу Финского залива. Берег резко поднимался и переходил в обширное лесистое плато. Удобное место, прекрасный вид с возвышенности, Кронштадт как на ладони.

— Быть здесь летнему дворцу! — решил Петр. — Для отдыха и увеселения!

Дворец начал строиться незамедлительно. Наверху, на возвышенности, — парадные апартаменты, а внизу, у самой воды, — маленький кирпичный домик на голландский манер, «Монплезир», для удовольствия и доверительных бесед с друзьями. К парадному дворцу можно было подойти на яхте по широкому Большому каналу.

Это было еще десять лет назад. Теперь, побывав в Париже и решив строить свой Версаль, лучшего места, чем Петергоф, для этого и придумать было нельзя.

Петр был увлечен новым строительством. Он не хотел делать копию французского Версаля, он хотел построить что-то новое, невероятное, единственное в мире. И руководило царем не тщеславие, а гордость за Россию. Держава, выигравшая Полтавскую битву, способна не только воинскими доблестями поражать мир. Россия умеет восхищать красотой и талантами.

— Здесь надобны парки и дворцы. Центром пускай остается Большой дворец, но нужно разбить два сада — Верхний и Нижний, построить Большую оранжерею. А самое главное, наши фонтаны должны не просто превосходить версальские. Пусть будет целая система каскадов и фонтанов, окруженная скульптурами лучших мастеров мира.

— Помилуй, Петр Алексеевич, какие же тут фонтаны? — робко возразил один из архитекторов. — На гору воду подавать — сколько сил затрачивать!

— На что голова вам дана? — в обычной резкой манере прервал его Петр. — Думайте.

И архитекторы придумали. Вода шла не на гору, а с горы в Финский залив, по глиняным трубам. Самотечный водовод.

Петр просветлел, когда чертежи увидел:

— Хвалю! Сие не только похвал достойно! России славу создаете, братцы! России-матушке!

После заграничной поездки Петергоф стал любимым детищем государя. Петр сам руководил постройкой, собственноручно набрасывал план парка, указывал направление аллей, выбирал места для дворцов и фонтанов.

Полотняный воротник, расстегнутый коричневый полукафтан с золотыми пуговицами, без манжет, смятая шляпа в руках, которую он почти никогда не надевал на голову. Таким Петра можно было видеть то в одной стороне строительства, то в другой.

Его размашистый, широкий шаг наводил на одних ужас, на других чувство уважения и благоговения. Царь с кем-то ругался, кого-то хвалил, на кого-то обрушивался страшный государев гнев. В гневе Петр был страшен: взгляд царя становился суровым и бешеным, короткие судороги так искажали лицо, что внушали ужас сильнее, чем это сделали бы слова.

Зато и на похвалы государь был щедр. Любого работника возвысить мог до своего приближенного, если видел в нем человека толкового, талантливого. Так он собирал вокруг себя лучших. Так создавал в те годы свое любимое детище, одно из самых удивительных творений мирового искусства — Петергоф.

— Рад, что едешь с Ирочкой? — насмешливо поинтересовался Львенок, поглядывая, как тщательно поправляет воротничок рубашки его друг.

— На первый раз сделаю вид, что не замечаю твоих колкостей, — парировал Костя и улыбнулся своему отражению.

Н-да! Плохо, что даже жалкого пушка нет над губой. Вон у дылды Петьки Кузьмичева из их класса не просто пушок — настоящие усы, и он их специально не бреет, чтобы казаться старше. А тут… Пацан пацаном. И четырнадцати никто не даст.

— Счастливо погулять в зоопарке! — крикнул он Львенку. — Не забудь сфотографироваться со слоном!

— Тихо! — Львенок поднял палец и прислушался. — Сосед закрывает дверь. Идите, а то потеряете его из виду.

Костя условленным стуком вызвал Иру, и они, соблюдая все меры предосторожности, пошли за соседом. Сосед сдал внизу ключи, о чем-то весело поболтал с вахтершей, раскланялся с уборщицей и вышел из гостиницы.

— Поехал на вокзал, — сказал Костя. — Теперь самое главное — держаться от него на почтительном расстоянии. Не нужно, чтобы он заметил нашу слежку.

— Почему сразу слежку? — возмутилась Ира. — Мы вдвоем поехали гулять в Петергоф. Как он может доказать, что мы за ним следим?

Если бы это спросил Львенок, то Костя нашел бы очень емкое и выразительное объяснение, по крайней мере за словом в карман не полез бы. Но с Ирой было совсем по-другому. Начни он сейчас объяснять что-нибудь о правилах поведения сыщиков, она только рассмеется и скажет, что мальчишкам вообще свойственно преувеличивать и делать тайны на каждом шагу. Поэтому Костя сказал просто:

— Этот тип меня знает.

— Откуда?

Костя вздохнул и рассказал историю знакомства с соседом. Ира засмеялась и согласилась, что после такой выходки сосед вряд ли может ждать от Кости и Львенка чего-нибудь, кроме очередной пакости.

— Но меня-то он не знает, — вполне справедливо заметила она. — Значит, я могу приближаться к нему хоть каждые пять минут.

Костя поморщился:

— Если ты будешь приближаться к нему каждые пять минут, это тоже вызовет подозрения.