Евгений Некрасов - Муха и сверкающий рыцарь

Маша кинулась к ванной.

— Куда?! — вцепился ей в локоть Витька.

Она вырвалась, влетела к Петьке и навалилась на дверь, чтобы Витька не вломился.

Этот балбес пускал кораблики! В ванне среди клочьев пены плавала алюминиевая миска и половинки мыльницы. Петька бомбил их ложками. Маша успела увидеть, как быстро-быстро наливается краской его смущенная физиономия, и вдруг погас свет. С той стороны двери щелкнула задвижка.

— Абзац, — прокомментировал Петька.

Стихийное бедствие — это, например, смерч, способный, как игрушку, поднять в воздух грузовик. Или цунами — гигантская волна, смывающая в океан прибрежные города. Или Петька. Ущерба от таких замечательных людей, как Петр Соловьев, не меньше, чем от смерчей и цунами. Ведь смерчи и цунами бывают нечасто, а Петьки каждый день трудятся не покладая рук.

Кто утопил подводную лодку системы Самосвалова и свою лодку продырявил? Петр Соловьев. А почему? Потому что ему скомандовали: «Табань!» — но Петр Соловьев не может просто послушаться. Он хочет до всего дойти своим умом и, может быть, отдать другой приказ, в сто раз мудрее и правильнее. Но пока он доходит, время приказов кончается и настает время спасательных работ.

Таким людям, как Петр Соловьев, лучше всего сидеть на полянке, очищенной от камушков, и мечтать под неслышный трепет мотыльковых крыльев. Может быть, они придумают новую игру, которой увлечется все человечество, как «Тетрисом» или кубиком Рубика. Или напишут гениальное стихотворение. Такие люди, как Петр Соловьев, на это способны.

Но им хочется борьбы и сокрушительных подвигов. Их тянет к тем вещам, которые хуже всего получаются у мечтателей.

Вот почему они — стихийное бедствие. Дружить с ними опасно для здоровья.

Пропустим все, что и так ясно. Витькин издевательский хохот, Машины крики, непонимающий Петькин лепет. Историю с монетами в банке пропустим тоже. Маша рассказала ее в точности, как написано в этой книжке.

Только еще добавила, что Триантафилиди гад и Витька гад.

И вот они с Петькой сидели в запертой ванной, а отмороженный старший брат Соловьев горланил за дверью:

Пение раздавалось то громче, то тише — судя по всему, Витька бродил по квартире.

Петька опечалился, потому что брат, хотя бы и такой, все равно брат. Очень горько, если он становится на скользкую дорожку преступлений.

Опечалившись, Петька оторвал дверную ручку, подбил Маше глаз и переколотил невыясненное количество посуды.

Он проделал эту большую работу в темноте с потрясающей скоростью настоящего мастера своего дела. Маша не успела бы помешать, если бы даже видела, что Петька собирается делать.

Чпок!

ОЙ!

Дзынь-тарарах!

И готово.

У Маши в подбитом глазу плавали белые круги. Еще сильнее попало по скуле: половина лица онемела.

— Большому кораблю — большое кораблекрушение, — сказал откуда-то с пола Петька и завозился, звеня осколками.

— В таз с посудой сел? — поняла Маша.

— Ага, в таз. Я тебя задел или мне показалось?

— Нет, не показалось! Чем ты меня, кулаком?

— Ручкой от двери, — уныло сказал Петька. — Я знал, что ручка плохо держится, но думал, что запор еще хуже.

Маша потрогала скулу: под горячей кожей бился пульс.

— Макропод несчастный! Как я теперь в школу пойду с синяком?!

— В первый раз, что ли? — утешил ее макропод.

Дверь ванной открывалась внутрь. После того как Петька оторвал ручку, ее невозможно было распахнуть, даже если бы задвижка с той стороны каким-то чудом открылась.

— А где Витька? — спохватилась Маша.

Отмороженный старший брат Соловьев почему-то замолк, и тишина была пугающе полная. Хоть бы Витька споткнулся обо что-нибудь или обругал их через дверь.

— Смылся, — сказал Петька.

Маша уже сама поняла, что смылся. Витьке надо спрятать ворованные монеты. Хорошо, если он закопает их в чьем-нибудь огороде и быстро вернется. А если уедет на автобусе в Сочи, в свое общежитие?

На плите кипел борщ. Может быть, он уже залил конфорку, плеснувшись через край, и невидимый смертельный газ течет по квартире. Или борщ весь выкипит, гуща в кастрюле обуглится и начнет гореть. Неизвестно, что из этого получится — пожар, взрыв газа или один дым.

Да, в такой обстановочке начинающий вор за дверью — гораздо лучше, чем вообще никого. Но Витька ушел. Оставалось рассчитывать только на себя.

Дому было лет двести, и строили его под магазин. Потолок высокий, как в кинозале. И там, под потолком, слабо белело замазанное краской световое окошко. Оно вело в туалет, а оттуда можно через такое же окошко выбраться на кухню. Это на тот случай, если Витька и туалет сообразил запереть. Словом, выход был.

Глаза привыкли к темноте. Маша смутно различала край ванны и на ее фоне — Петькин силуэт.

— Полезем? — спросила она.

— Была бы хоть какая труба… А так не дотянемся, — уныло ответил «укропольский егерь».

Но Маша уже все решила.

— Я на ванну, ты мне на плечи.

— Не удержишь. Лучше я буду снизу, как мужчина.

Этого Маша и боялась. Доверить свою молодую жизнь балбесу, который при этом стоит на узком округлом краю ванны?!

— Я высоты боюсь, — обманула она Петьку. — Заберешься на раковину, а оттуда ко мне на плечи.

— Ладно, попробуем.

И Петька стал пробовать: полез на раковину, не дожидаясь, когда Маша влезет на ванну.

Раздался непонятный скрип и тяжелый двойной удар, как будто одновременно упало что-то мягкое и что-то твердое.

— Свалился? — Маша на ощупь нашла Петькину руку.

Как она и думала, «укропольский егерь» валялся на полу.

— Мы вдвоем свалились. С раковиной. Главное, я знал, что на левую сторону наступать нельзя, там кронштейн ненадежный, — сообщил Петька.

— А зачем наступил?

— Да подумал: «А вдруг выдержит?» Я ж тебе сто раз говорил, что замыслы у меня огромные, а исполнение на троечку.

Маша расслышала тихое, но настойчивое журчание. Вынула ногу из тапочка, попробовала пол босым пальцем — мокро.

Ты и кран своротил!

— Это уж само собой, — сказал Петька, удивляясь Машиной непонятливости. — Где раковина, там и кран. Он же к ней приделан.

Вода быстро прибывала. Уже и в тапок налилось, а ведь подошва толстая, сантиметра два. Маша нагнулась и ощупала низ двери. В щель едва пролезал мизинец. Школьная задачка про бассейн с двумя трубами: из одной наливается, в другую вытекает… «Ох, как бы не утонуть. И не свариться», — подумала она, потому что вода в тапке становилась все теплее.

В темноте хлюпнул Петька. Плачет?

— Ты что?

— Маму с папой жалко. Сколько они натерпелись из-за Витьки! То соседи жалуются, то директор школы звонит… Думали, теперь все: в колледж поступил, человеком станет.